Аут

— С ней я уже разобрался.

— Разобрался? Как? — Голос дрогнул. То ли от страха, то ли от холода. Конечно, ей холодно — босиком, в футболке и нижнем белье. Осторожно подойдя к платформе, Сатакэ собрал ее одежду в комок и зашвырнул в ближний угол, чтобы Масако не добралась до своих вещей. — Ты отобрал у нее деньги, верно? И что, разве тебе этого мало? Зачем ты еще и за мной гоняешься?

— Сам не знаю, — пробормотал Сатакэ.

— Из-за того, что потерял бизнес?

— Отчасти.

Но еще потому, подумал он, что ты единственная, кто знает настоящего Сатакэ, единственная, сорвавшая старый струп с давней язвы.

— Это ведь еще не все, да? — уже спокойнее продолжала Масако. — Я тебе нравлюсь, так? — Он не ответил, медленно двинувшись по направлению к голосу. — Чудно, да? Мне сорок три — не тот возраст, когда мужчины обращают внимание на женщину. Да я никогда их особенно и не интересовала. Нет, должна быть какая-то другая причина.

Нога зацепила пустую жестянку, и Масако замолчала. Он тоже замер, прислушиваясь, стараясь угадать, куда ему идти дальше.

За спиной послышался едва уловимый шорох, и Сатакэ резко метнулся в направлении звука. Масако пыталась поднять ставень разгрузочного отсека. Он прыгнул в тот момент, когда она уже наполовину протиснулась в щель, схватил ее за ноги, рванул на себя, а потом хлестнул ладонью по лицу. Масако упала на пыльный бетонный пол, и Сатакэ направил на нее луч фонарика. Она отбросила с лица волосы и с ненавистью посмотрела на него. Тот же, что и раньше, взгляд.

— Грязный ублюдок!

— Ты права. — Он схватил ее за волосы, не дав отвернуться. — Но я тебя ждал.

— Врешь.

— Нет.

У той женщины были совсем другие, резкие, словно вырезанные ножом, черты лица, Масако совсем не походила на нее. Сейчас на него смотрела не та, которую он убил когда-то. Но при всей несхожести черт у обеих было кое-что общее — глаза, наполненные ненавистью, враждебностью. Сердце его забилось, охваченное радостным предчувствием, поднимавшимся откуда-то из глубины, как приливная волна. Что даст ему женщина? Сможет ли он снова пережить то острое наслаждение, которое на протяжении семнадцати лет хранилось в запертом на ключ тайнике? Поможет ли она разгадать тайну того, что случилось с ним тогда?

Сатакэ стащил футболку, так что на Масако не осталось ничего, кроме дешевого белого лифчика и трусиков. И все равно она продолжала смотреть на него.

— Хватит. Убей меня. Сейчас.

Ничего не говоря, он стал срывать белье и, наткнувшись на сопротивление, подхватил ее на руки, поднял и перенес к платформе. Чтобы не билась, он лег на нее сверху. Масако охнула и вдруг обмякла. Сатакэ нашел веревку, которую принес с собой, связал ей запястье, завел руки за голову и привязал их к платформе.

— Холодно! — крикнула она, извиваясь на стылом металле. Некоторое время Сатакэ наблюдал за ней в свете фонарика — у нее было тонкое, почти хрупкое тело и маленькие груди, — потом начал медленно раздеваться.

— Ну давай, кричи. Тебя все равно никто не услышит.

— Ты, может, и не знаешь, но здесь по соседству работают строители.

— Дрянь!

Он снова ударил по лицу. Хотел не сильно, но ее голова мотнулась в сторону. Он вовсе не собирался убивать прежде времени. Она нужна ему живая и в полном сознании. Уж не перестарался ли? Сатакэ наклонился, чтобы определить, дышит она еще или уже нет, и в этот миг Масако повернула голову и снова посмотрела на него холодными как лед глазами. Из рассеченных губ потекла кровь.

— Убей меня побыстрее.

Та, другая, тоже просила его об этом, требовала, умоляла. Он и сейчас слышал ее крики. Две реальности, прошлая и нынешняя, оказались вдруг совсем рядом, он без труда перелетал из одной в другую, замирая от восторга, как несущийся по американским горкам ребенок. Возбуждение нарастало. Он склонился над ней и впился в ее губы. Потом, осыпаемый проклятьями, раздвинул ей ноги.

— Сухая, как щепка.

— Ублюдок!

Она снова задергалась, забилась, пытаясь сбросить его с себя, сжать ноги, однако он заставил ее раскрыться и вошел в нее. Внутри было удивительно жарко, но она вскрикнула от боли, возможно потому, что все случилось слишком быстро и ее тело не успело пустить сок. Заглянув в ее глаза, Сатакэ понял, что опыта в таких делах у нее еще меньше, чем можно было ожидать, и медленно задвигался. Он не был с женщиной — реальной, во плоти, а не воображаемой — с того самого дня в Синдзюку, с того настоящего, но со временем ставшего придуманным кошмара. Что-то таившееся в глубинах его души заворочалось, поднимаясь и обретая силу, обещая унести его с собой — куда-то. В рай или ад — ему было все равно. В самые последние моменты секса — и только тогда — над разделявшей их пропастью мог быть переброшен мостик, и это было тем, ради чего он родился и за что согласился бы умереть.

И вдруг — слишком, слишком рано! — все закончилось.

— Извращенец!

Она плюнула ему в лицо смешанной с кровью слюной. Он утерся, а потом растер ее слюну по ее же лицу и укусил ее за грудь. Она вскрикнула было, но звук замер в горле, за стиснутыми зубами. Через окна под потолком уже вползал первый свет наступающего утра.