Аутодафе

Но дело сделано. Архив рассортирован на две неравноценные части — большую, состоявшую из материалов, доступных для любого, обладающего избытком свободного времени и умеющего пользоваться библиотечными рубрикаторами. И меньшую — эксклюзивные факты, раскопанные за тридцать с лишним лет неутомимым следопытом Синягиным. Ворох малоценных бумаг вернулся в чемодан, призванный послужить наживкой для господина Жеброва. Вообще-то я надеялся, что отдавать и эту часть архива не придется. Но следовало учитывать возможность того, что старая гэбэшная щука перекусит леску и спокойненько уплывет с живцом в пасти…

Что рассчитывал найти в архиве экс-чекист, я так и не понял. Прямых указаний на деятельность «Уральского Чуда» и лично господина Жеброва ни я, ни Генка со Скалли не обнаружили. Кое-какие сведения (например, историю доктора Бомелея) можно было истолковать как туманные намеки на то, что организм медведя-морфанта способен послужить источником лекарственных средств, но не более того. Кстати о Бомелее…

Все, уверен, читали (или слушали от мам и бабушек) историю доброго ветеринара Айболита и преследовавшего его африканского бандита-беспредельщика Бармалея. Но мало кто знает, что «бармалей» — слово нарицательное, вышедшее из употребления к началу двадцатого века и воскрешенное Корнеем Чуковским. И ведет свое происхождение Бармалей от исковерканной фамилии известного европейского астролога и алхимика, прорицателя и чернокнижника, приехавшего в Московию и ставшего личным лекарем Ивана Грозного.

Карьера придворного мага оказалась бурной, но недолгой, закончившись на костре инквизиции, именовавшейся на Руси в те дни Святой Расправой. А преувеличенные молвой слухи о жутких колдовских экзерсисах доктора стали причиной того, что «бармалеями» много десятилетий, даже столетий спустя именовали лихой и разбойный люд, пусть и не грешивший чернокнижием. Схожим образом «вольные каменщики», сиречь франкмасоны, стали «фармазонами» — мошенниками-аферистами…

Любопытная наука языкознание

2

Пополнились и мои сведения о медведях-оборотнях. Правда, в основном в области фольклорной и мифологической… Как выяснилось, архетип истории о Маше, медведе и сыне их Ивашке-Медведке впервые появляется аж в сказаниях давным-давно вымерших древних хеттов — и присутствует в мифологии чуть ли не всех народов мира… От обских угров, возводящих свою родословную к божественному предку-медведю Пору, снизошедшему до связи с земной женщиной, до североамериканских индейцев — гуронов и ирокезов, появившихся на свет подобным образом. Южноамериканские же индейцы племени квакиутль (и многие другие), наоборот, вели своё происхождение от брака медведицы с первопредком-мужчиной… Что в лоб, что по лобку, как выразился Генка, волком взвывший под конец от штудирования легенд.

Покойный Синягин присовокупил к своему собранию и схожие легенды здешних аборигенов — кетойцев. Среди кетойцев в оные времена жили два Ивашки — братья Кэйгус и Кэйотбыль, не отличавшиеся, как и их русский коллега, благонравием и воспитанностью…

Характерно, что заговор молчания, сложившийся в Лесогорске вокруг странных соседей, имел куда более глубокую историю, чем представлялось… Как утверждала в своей статье (вырезанной Синягиным из оставшегося неизвестным сборника) дамочка — кандидат филологических наук, во всех языках мира(!) истинное имя медведя затабуировано. Все и всегда называли его лишь прозвищами-синонимами, происходящими от тех или иных качеств и привычек зверя. Русские — медведем, ведмедем — «знающим, где мед», либо косолапым и топтыгиным — намекая на характерную походку… Немцы Ваг'ом, англичане bеаr'ом, то есть попросту «бурым»… Римляне ursus'oм — «косматым, лохматым» (причем обитавшие на другом краю тогдашней Ойкумены древние индийцы пользовались полным синонимом: rksa — «косматый»). Менее известные народности называли медведя «отец», «дед», «дедушка», «старик», «дядя», «отчим», «мать», «бабушка», «старуха», «лесовой человек», «зверь», «хозяин леса», «владыка», «князь зверей» и т.д.

Термин «Морфант» в архиве не упоминался, да и появился он на свет относительно недавно — когда слово «оборотень» стало отождествляться почти исключительно с ликантропом, вервольфом, человеком-волком… Упомянутое отождествление произошло не стараниями ученых, всерьез изучавших проблему, но благодаря писаниям европейских литераторов, досуха выжавших тему волков-оборотней.

А вот люди-медведи чем-то господам писателям не приглянулись. И остались в основном в фольклорной и мифологической традиции. По крайней мере дотошный Синягин сумел обнаружить лишь два литературных произведения — рассказ Проспера Мериме «Локис» и куртуазную поэму Гильома де Палерно, сочиненную еще в тринадцатом столетии…

На поэтический шедевр присутствовала лишь ссылка. Но, по всему судя, творение мэтра Гильома отношения к делу не имело — влюбленная парочка под его шаловливым пером обернулась белыми медведями. И в тринадцатом веке люди знали толк в экстремальном сексе…