Аутодафе

странно, вспоминая о ней, я понимала, что тоскую, испытываю крепкую симпатию и вовсе не прочь дружить. «дружбанить», как мы, студенты, говорили тогда. но случая не предоставлялась, к тому же я прекрасно помнила тот ее выпад и глаза убийцы.

а потом я уехала в Питер.

Глава 3

было 5 утра. белые петербургские ночи. она стояла на подоконнике открытого настежь окна на 7 этаже в общаге финэка. на ней не было одежды. только кольцо на безымянном правой руки. она готовилась прыгать. мутно-золотые меченосцы полоскались на дне болотистого общажного аквариума. молоко утра барахталось в углах комнаты и топило в себе предметы. молочный кисель наполнил и мои колени. не помня себя, я шагнула к ней и остатками обезумевшего от страха разума выдавила пересохшее, нарочито небрежное:

– слышишь, а что это за колечко у тебя?

она обернулась, я подхватила ее и сдернула с подоконника.

мы уехали на Финский залив, два часа парились в электричке, как в кастрюле. она молчала, а я влюблялась в нее и все сильнее хотела помочь. мы сблизились. она побрилась налысо, стала ходить на «снайперские» концерты, пить с нами вечную «Балтику» и, хмелея, петь все те же песни.

не помню, чтобы кто-то из нас, кроме нее, работал. денег не было, еды тоже. по рекомендации знакомых она давала детишкам уроки английского. после занятий, измотанная вынужденным преподаванием, неслась в ларек, покупала сосиски, хлеб и пиво, и приносила нам. вечера были близнецами. утра еще молодые, сладкие, не похмельные.

однажды в воскресенье, вернувшись после уроков, она, смеясь, рассказала, как преподав положенные три урока, стояла на Грибонале, пила пиво, любовалась Спасом на Крови, и тут ее окликнул знакомый мальчишечий голос. она очнулась и увидела все почтенное семейство, с которым только что простилась, вышедшее, как и она, на прогулку по той же, как оказалось, траектории. дети радостно махали руками, а их мама строго и внимательно рассматривала бутылку «Балтики-4». конфуз!

ко мне она относилась настороженно. теперь я уже не знала о ней всего, как это было некогда в школе на Колыме. она явно что-то или кого-то скрывала. я не лезла, не было охоты, да к тому же была очень занята собой. мы вместе снимали огромную однокомнатную квартиру с русским бильярдным столом посередине и тахтой в кухне, где спал наш друг Гусь. никто нигде особо не учился, все числились преимущественно в ждановском универе. на пары не ходили, пропадали на нашей съемной. гитара была с утра до ночи, ночей же, как правило, не было – так, забытье на пару часов и снова в бой на кухню. когда все же случалось и все расходились по своим делам, она врубала на всю катушку Nick Cave или Laurie Anderson, или Jim Morrison, или Siouxsie And The Banshees, или «Я сам себе и небо, и луна» Федорова, и это был сигнал соседям – гулянка закончилась и она одна.

как-то наше веселье продолжалось около недели. пили одну водку, она сожгла себе пищевод, мучилась, но пила, уже не могла остановиться. и в одно утро мы застали ее у порога.

– ты куда?

– в морг.

– уже?

– на экскурсию пригласили. к обеду вернусь.

она и вправду поехала в морг на вскрытие, куда ее и вправду затащил друг, студент медицинской военной академии. и вернулась к обеду, к алкоголю не притронулась, сварила себе овсянку и просидела на ней месяц, по наитию вылечив начавшуюся язву. долго потом хранила платочек с одеколоном друга, спасший ее от рвоты в том морге.

«Снайперы» начали подниматься на ноги в ту пору. нашу акустику уже знали и любили. пришел черед первого электрического альбома. поездки в другие города, новые люди. я забыла о ней. а когда ее отсутствие стало очевидным, спросила и узнала, что ее вышибли из Питера, и где оно, с кем она, никто не знает. да и неинтересно.

Глава 4

в 1999 году мы встретились в аэропорту во Франкфурте. черное пальто до пят, черные очки, коротко стрижена, как в прежние далекие питерские времена. была осень. она грызла каштаны из засаленного кулька и ждала рейса. мы поздоровались.

– я эмигрирую, – сказала она.

– зачем?

– подонка полюбила. сегодня утром проснулась, взяла билет и улетела. не вернусь.

– да ладно тебе. что, так серьезно?

– ну, – она насупилась и явно держалась, чтобы не зареветь. – а ты куда?

– а у нас концерты. поехали с нами! побудем вместе, поиграем, проводишь потом.

и она полетела с нами. кое-где помогала переводить, внимательно слушала концерты. мы много общались, вволю знакомились с европейским праздником «Октобер-фест», вместе гуляли по Кельну и, помню, как она минут 50 лежала на асфальте у кафедрального собора, пытаясь сфотографировать его весь, от основания до шпиля. в последнюю ночь перед расставанием мы заперлись в моем номере, включили RADIOHEAD, залипли до утра, и она передумала оставаться в Германии. точнее, мне стоило бешеных усилий ее отговорить.