Авадон

— Давняя дружба? — переспросила Альбина с удивлением.

— Ну, — смутился Лимек, — Разве ваша матушка не была секретаршей профессора?

Упоминание о матери было ошибкой — Альбина замкнулась, и ее мягкое лицо сразу посуровело.

— Вы хотите осмотреть кабинет моего отца? — холодно спросила она.

— Право, не знаю, уместно ли, но... да, это бы очень помогло мне в работе.

— Прекрасно. У вас будет такая возможность.

Больше она не произнесла ни слова.

По Набережной они дошли до улицы Сарториуса и, миновав мрачно-помпезную высотку Прокуратуры и колоннаду ресторана «Маджестик», направились дальше — к ажурной спирали башни и бетонной коробке наблюдательного бункера со всеми ее антеннами, перископами, телескопами и кронштейнами для спуска батискафов и радиозондов.

На миг Лимек почувствовал дурноту: сегодня ночью он видел это место во сне — здесь, в бетонном бункере, работала Камилла, и семь лет назад он каждый день забирал ее с дежурства... Но Альбина свернула на Терапевтический бульвар, и буквально через пару минут они вышли к роскошному, хотя и неухоженному особняку в викторианском стиле. Стены дома, некогда желтые, покрывали слой копоти и густые заросли дикого плюща.

— Прошу, — сказала Альбина. — Это дом инженера Петерсена.

9

Лимек стоял в растерянности посреди прихожей, не зная, куда деть мокрый зонтик и шляпу.

— Выпьете что-нибудь?

— Спасибо, это было бы очень кстати, — пробормотал Лимек. — Стаканчик глинтвейна, если можно.

Альбина стряхнула с себя шубейку и приняла из рук Лимека зонт.

— Глинтвейна не обещаю. По-моему, вино закончилось. Может быть, что-нибудь покрепче?

— Тогда на ваш вкус.

Траурное платье дочери инженера оказалось не таким уж и траурным: во-первых, не черным, а искристо-фиолетовым («электрик», вспомнил сыщик название цвета), а во-вторых, у него не было рукавов — зато был вырез на спине до самой поясницы. Для похорон отца Альбина Петерсен не нашла в гардеробе ничего более подходящего, чем коктейльное платье.

Лимек снял пальто и тут же пожалел об этом: в прихожей, а особенно в гостиной стояла стужа, и тянуло сыростью от давно не топленного камина. В воздухе стоял странный аптечный запах.

— У папы где-то был неплохой коньяк, — сообщила Альбина, звеня бутылками в баре. — Он им лечился от пониженного давления.

— Вот как?

— О, у папочки был целый букет мелких заболеваний, — с неожиданным сарказмом заявила Альбина. — Близорукость, гайморит, фарингит, мигрень, геморрой... Папочка постоянно требовал заботы и ухода.

Она резко замолчала, и Лимек мысленно закончил: старый козел. Ни черта она не верит в мою легенду, а просто ведет свою игру. Пора наглеть.

— Скажите, а кто посещал вашего отца незадолго до того, как... э... ну...

— Папочка наложил на себя руки? — невозмутимо уточнила Альбина, разливая коньяк по бокалам.

Протянув один Лимеку, она опустилась в разлапистое кресло, закинула ногу за ногу, продемонстрировав сыщику кружево подвязки в разрезе платья, и задумчиво провела наманикюренным ногтем по кромке бокала.

— Недели две назад приходил ваш загадочный шеф...

— Профессор Фост? — уточнил Лимек.

— Да. Потом приезжал доктор Меерс. Правда, он скорее проведывал меня, но и с папой они беседовали. — Альбина пригубила коньяк, рассеяно глядя перед собой. — Потом этот рабочий с Фабрики, Мюллер или Миллер, не помню точно — он часто у нас бывал... А в среду заявился какой-то странный тип в пальто с каракулевым воротником и такой смешной шляпе — знаете, с пером, только у него она без пера... По-моему, он был сегодня на похоронах. Наверное, с папиной работы, потому что они заперлись в кабинете и долго не выходили.

Сделав большой глоток коньяка, Альбина отставила бокал и взяла со столика коробочку с коричневыми сигаретами, заправила одну в длинный черный мундштук.

— А почему, собственно, вас это интересует?

— О, я спросил из чистого любопытства, — испуганно заверил Лимек, поднеся ей зажигалку. — Просто я ожидал увидеть здесь больше людей... на поминках, так сказать.

— У папы не было друзей. Только коллеги.

На ее голых руках белела паутинка тонких шрамов — от запястий и почти до локтей. Девочка резала себе вены, правда, давно, но очень упорно. И доктор Меерс все еще ее наблюдает.

Он закурил сам и задал следующий вопрос:

— А что насчет переписки? Он долго хранил корреспонденцию?

Альбина глубоко затянулась, выпустила облако пахнущего не только табаком дыма и спросила, прищурившись:

— Кто вы такой, Лимек?

— П-простите? — по инерции продолжил валять дурака Лимек.

— Я спросила, кто вы такой, — повторила Альбина без следа меланхоличной задумчивости и рассеянности. — Только не надо повторять сказок о профессоре Фосте. Из вас такой же клерк, как из меня — монахиня.

Она снова затянулась, и ее серо-голубые глаза заблестели прохладной сталью, которая теперь звучала в ее голосе. Даже блуждающее косоглазие исчезло. Коричневые сигаретки оказывали на Альбину тонизирующее действие.