Авалон. Возвращение короля Артура (ЛП)

И «Таймс», и «Гардиан» призывали к публичному расследованию королевской жизни, после ухода со службы. «Обсервер» и «Вечерний вестник» предвкушали предстоящий референдум, предрекая убедительную победу «духа нового республиканства», который, по их мнению, захватил всю страну. «Дейли стар» даже предлагала читателям шанс выиграть поездку на Флориду для тех, кто точнее угадает количество голосов, поданных против короля в день референдума.

Тем временем «Сан» осуждала королевскую каменную стену, назвав отсутствие связи с королем и его штатом «молчанием проклятых». Увлекшись собственным каламбуром, они даже дали фотомонтаж, на котором Джеймс представал в образе Ганнибала Лектора; впрочем, фотожаба получилась неудачной: на ней король больше походил на взъерошенного Фредди Крюгера, поэтому воздействие фотографии на умы читателей можно было считать минимальным.

Дождавшись Эмриса и Риса, Джеймс созвал совещание, чтобы решить, как все же реагировать на травлю в СМИ.

— Есть псалом царя Давида, — вспомнил Джеймс, — царя, который кое-что знал о страданиях, и он процитировал по памяти: «Господи, как умножились враги мои! Многие восстают на меня, многие говорят душе моей: "нет ему спасения в Боге". Но Ты, Господи, щит предо мною, слава моя, и Ты возносишь голову мою. Гласом моим взываю к Господу, и Он слышит меня со святой горы Своей. Ложусь я, сплю и встаю, ибо Господь защищает меня. Не убоюсь тем народа, которые со всех сторон ополчились на меня…» — Джеймс наклонился вперед и положил руки на стол. — Так вот. Мне надоело быть мальчиком для битья. Я больше не хочу. [Псалтирь 3:2]

— И что ты предлагаешь? — тихо спросил Кэл.

— Вот это мы и должны решить. — Джеймс встал и начал мерить шагами комнату. — Я просто говорю вам: не могу больше и не хочу. — Он махнул рукой в сторону лужайки, на которой журналисты продолжали бдение. — Эта свора измышляет нелепость за нелепостью, громоздит друг на друга придуманные обвинения. Хоть бы один из этих сплетников выложил факты на всеобщее обозрение.

— Так ведь нет у них фактов, — вставил Гэвин. — Нечего выкладывать.

— На охоте тоже так делают, — задумчиво проговорил Кэл. — Загонщики шумят, чтобы заставить оленя терять голову и спасаться. Как только он побежит, начнется погоня, и заканчивается она всегда одинаково.

Эмрис молчал, откинувшись на спинку стула.

— Я не побегу. Я собираюсь бросить им вызов, — твердо ответил Джеймс.

— Можем задать этим гиенам хорошую взбучку, — предложила Шона. — Призовите зачинщиков либо заткнуться, либо предъявить неопровержимые доказательства. Пусть извиняются.

Она подтолкнула через стол лист бумаги Джеймсу.

— Мы с Гэвином подготовили проект заявления. Если вы, Ваше Величество, одобрите его, передадим на BBC, независимым и спутниковым каналам, чтобы транслировали в дневных и вечерних новостях.

Джеймс прочитал проект вслух, чтобы стало понятно, как это будет звучать в эфире. Поискали и нашли правильный баланс — не слишком враждебно и не слишком оборонительно. Получался сплав дипломатии и логики. Все признали текст вполне удовлетворительным, кроме Кэла. Он то и дело морщился, словно ему не нравился собственный запах.

— Кэл, а твое мнение? — спросил Джеймс, откладывая текст с многочисленными правками в сторону. — Тебе не нравится?

— А чему тут нравится? — язвительно ответил Кэл. — Думаю, это заявление вызовет такое же брожение в умах, как если бы кто-то пукнул во время урагана.

— Ты думаешь, слишком сложно? — обеспокоенно спросил Гэвин. — Можем написать попроще и пожестче.

— Знаешь, чувак, — Кэл покачал головой, — это просто слова, всего лишь слова и ничего, кроме слов. А их и так уже наговорили столько, что задохнуться можно. В любом случае, до референдума осталось меньше трех недель, так что громко мы будем кричать, или потише, без разницы.

Джеймс смотрел на проект заявления и думал о репортерах, сидящих за клавиатурами в кабинках, читающих текст, набирающих текст, заполняющих газетные колонки словами. И ему внезапно расхотелось играть в эти игры.

— Думаю, Кэл прав, — решительно произнес он. — Мы можем препираться с прессой до тех пор, пока ад не замерзнет. А часы тикают. Я не хочу весь остаток своего правления прятаться в этом замке.

Слова Джеймса и то, каким тоном они сказаны, вывели Эмриса из глубокой задумчивости. Он поднял голову и с одобрением посмотрел на короля.

— Да, — сказал он, словно только и ждал, когда же Джеймс придет к такому выводу. — И что теперь?

— Не надо никаких заявлений, никаких факсов, никаких звонков, — сказал король. — В рождественском интервью я сказал, что хочу донести до людей определенное послание. Вот это я и буду делать.

Шона хотела возразить, Эмрис поднял руку, призывая ее к молчанию.

— Продолжай, пожалуйста — призвал он. — Что ты намерен делать?