Авалон. Возвращение короля Артура (ЛП)

— Слышу голоса: «Не кажется ли вам это утверждение преувеличенным? Не слишком ли это самонадеянно, может быть, слишком мелодраматично?» Может и так, — допустил он. — А может, это мы стали такими пресыщенными, такими умудренными, что малейшее упоминание о праведности, добре и истине… или о противостоящих им зле, нечестии и грехе, заставляет нас неловко ерзать на наших местах? Но скажите мне теперь, как назвать время, когда хороших, благонамеренных людей заставляют замолчать только за то, что они осмелились бросить вызов статус-кво?

Вопрос архиепископа долго висел в воздухе.

Джеймс посмотрел на Уоринга. Тот сидел, уперев взгляд перед собой, сложив руки на коленях, и черты его лица не отражали ничего. Закоренелый политический боец, он ничем не выдавал своих мыслей.

— Итак, — продолжал архиепископ, — некоторые из вас, наиболее чувствительные, несомненно, подумают: «Какая расточительность! Он умер напрасно». Ошибаетесь. Я верю, что ни один человек не умирает напрасно, если он поставил свою жизнь на карту благочестивых принципов. Можете не верить. Многие скептически отнесутся к такому утверждению; многие спросят: «Это ради каких таких благочестивых принципов Дональд Роутс рисковал своей жизнью?

Я вам скажу: Дональд Роутс признавал, что земной суверенитет — это обеспечение божественного порядка, важная часть Божьего плана правильного управления народом. Точнее, он видел, что священное учреждение подвергается нападению, и пытался защитить его. Он видел, как монархия — оскорбленная, покинутая, оскверненная и униженная монархия, разумеется — осаждается врагом, и он осмелился поверить, что монархию можно искупить. — Протянув руку к церковным витражам, архиепископ сказал: — Дональд Роутс верил в монархию как в священный институт, установленный Богом; он видел, что этот институт пребывает в беде, и стремился защитить его. За это он был убит, и его тело лежит перед вами в этом гробу.

Собравшиеся проявляли все больше признаков беспокойства. Они пришли выслушать несколько банальностей в память своего павшего товарища, а вовсе не для того, чтобы внимать жрецу с топором в руках. Риппон, меж тем, не унимался:

— Священные институты, божественный порядок — это какие-то старомодные представления, неуместные в современном мире, мире электронной почты и интернета, марсоходов и генной инженерии. Так думает большинство людей. И если вы причисляете себя к девяносто трем процентам людей, имеющих телевизор, выписывающих газеты и слушающих по крайней мере час в неделю радио, вы тоже так думаете.

Если так, спросите себя: выходит ли из моды любовь? Растут ли доброта, сострадание и добродетель по мере становления светского общества? Является ли стремление к чему-то хорошему, приличному и заслуживающему доверия в жизни миражом, иллюзией, бесполезной добавкой к «обычным делам»?

Архиепископ обвел взглядом собрание; он давал людям возможность осознать вес своих вопросов.

— Если вещи, которые мы ценим, не эфемерны, если мы признаём, что в нашем разрушенном мире еще действуют какие-то вечные истины, какие-то вечные принципы, тогда нам придется отказаться от пресловутого статус-кво. Друзья мои, если мы выступаем за добро и праведность, мы не должны молчать. Мы должны требовать, чтобы благочестие заняло в нашей повседневной жизни должное место. Мы не должны поступаться теми самыми принципами, которые стали основополагающими истинами нашей великой нации, ради защиты которых многие из наших лучших граждан отдали свои жизни.

После этих слов архиепископ занял свое место. Он хитро глянул на Джеймса, словно говоря: «Пусть немного погрызут невкусное».

Преподобный Сэмвейс завершил службу молитвой, прихожане спели последний гимн; вперед вышли носильщики и медленно вынесли гроб, медленно шагая по проходу.

После службы гроб доставили в аэропорт Станстед, перегрузили в самолет и доставили на частный аэродром в Файфе. Там должны были ждать три черных лимузина и катафалк. Они отвезут гроб с телом в старинный замок Балбирни, особняк шестнадцатого века с башнями в шотландском стиле. На кладбище в поместье в нескольких милях к северу от Гленроутса и будет похоронен Дональд, шестнадцатый граф Роутс.

Джеймса ждали дела. Они со свитой проводили глазами траурную процессию и уже собирались отправиться в Кардифф, где королю предстояло выступить перед лидерами Уэльской национальной партии и рядовыми верующими. В Кардиффе Джеймсу предложили содействие.

Он уже собирался сесть в черный «Ягуар», и в это время его окликнули. Обернувшись, он увидел в дверях церкви архиепископа, манившего его рукой. Под выкрики репортеров король быстро вернулся в церковь, чтобы переговорить со священником.

— Спасибо за доброе слово, ваша светлость, — сказал Джеймс. — Вы прекрасно говорили.