Аванпост

К началу четвертой недели я остался единственным действующим пилотом. Остальных убили или ранили. Начинал он с четыреста шестью воздушными кораблями и таким же числом пилотов, теперь же у него оставались сорок два корабля и один пилот, я, остальные дезертировали или выбыли из строя, большинство насовсем, некоторые — надолго. Я опять пошел к генералу Байглоу и заявил, что пришла пора придумать что-то новенькое, потому что прежняя стратегия провалилась.

Но от него требовали победы, при этом никто не посылал ему ни людей, ни технику, и располагал он только мною и парой взводов пехотинцев, которых не решался послать против врага, потому что с близкого расстояния враги выглядели совсем не врагами, а соблазнительными бабенками.

Мне, конечно, все это не нравилось, но он предложил удвоить мое жалованье, вот я и согласился еще на один вылет.

С трудом мне удалось вернуться на базу, и только я заказал себе пива в офицерском клубе, как появился Байглоу и сказал, что я должен вновь подняться в воздух.

— Вы уж не обижайтесь, генерал Байглоу, сэр, — ответил я, — но не пойти ли вам на хрен.

— Кроме тебя, у меня никого нет! — рявкнул он. — Я не могу проиграть мою последнюю войну.

— Видите воздушный корабль? — Я указал в окно. — Залезайте в кабину, и вперед.

— Я — генерал, — напомнил он. — И не могу непосредственно участвовать в боевых действиях. Для этого у меня есть ты.

— Меня больше нет. Я подаю в отставку. Найдите какого-нибудь другого идиота.

— Они все дезертировали.

— Все до одного? — спросил я.

Он кивнул.

— Вы хотите сказать, что я сбрасывал бомбы на наших людей?

— Они уже не наши. Они перешли на сторону врага.

Я их понимал. Враг наверняка кормил их лучше, а судя по тому, что говорили об Урагане Смите и его даме, по ночам они не могли пожаловаться на холод и одиночество.

Так вот, мы препирались большую часть второй половины дня. Я говорил, что больше не хочу служить мишенью для пелопоннесов и не хочу сбрасывать бомбы на своих, он твердил, что не собирается сдаваться или начинать мирные переговоры, а тот, кто трахает самку насекомого, независимо от того, как она выглядит снаружи, не может считаться своим. Наконец солнце покатилось к горизонту, мы по-прежнему не могли договориться, потому что договариваться было не о чем, но внезапно он выхватил лучевик, нацелил на меня и объяснил, что я еще могу выжить, пусть шансы невелики, если отправлюсь бомбить позиции пелопоннесов, а вот если откажусь, то шансов на спасение не будет никаких, потому что выстрел из лучевика с расстояния в шесть дюймов смертелен на все сто процентов. Оспаривать такой аргумент смысла не имело.

— Я полечу, — кивнул я. — Но при условии, что это будет последний вылет.

— Согласен, — ответил он. — И в подтверждение моих слов мы загрузим в твой воздушный корабль все бомбы, оставшиеся на базе.

Еще несколько минут мы спорили насчет бонуса, полагающегося мне за этот полет, а поскольку я не доверял ему, он перевел оговоренную сумму в мой банк на Биндере X до того, как я поднялся и направился к воздушному кораблю.

— Не будете возражать, если я сам выберу цель? — спросил я, поднимаясь по трапу.

— Нет, конечно. Только помни, надо сбросить все бомбы и поставить весомую точку в нашей благородной борьбе.

— Будет исполнено. — С тем я и закрыл фонарь кабины.

Оторвав воздушный корабль от взлетной полосы, я поднялся на высоту пять тысяч футов и направился в сторону вражеских позиций.

И вот какие мысли пришли мне в голову. Я не считал своими врагами ни пелопоннесов, ни людей, перешедших на их сторону. Возможно, познакомившись с пелопоннесами ближе, я бы изменил свое мнение о них, но я с ними не встречался. Зато хорошо знал генерала Байглоу.

Поэтому развернул воздушный корабль, лег на обратный курс и сбросил все бомбы на базу, поставив весомую точку в нашей борьбе.

Оценили это все, за исключением генерала Байглоу.

* * *

— Как-то не вяжется, — покачал головой Большой Рыжий.

— Что не вяжется? — воскликнул Макс Три Ствола. — Каждое мое слово — чистая правда, разве что я где-то что-то чуть приукрасил.

— Я не понимаю, каким ветром занесло туда Могильщика Гейнса, если ты закончил войну?

— А почему не спросить его? — Макс, рассказав свою часть истории, похоже, полностью потерял интерес к Пелопоннесской войне.

Большой Рыжий повернулся к Могильщику.

— Ну?

СЕРЖАНТ, КОТОРЫЙ НЕНАВИДЕЛ ВСЕ

Я прилетел туда не для того, чтобы участвовать в войне (начал Гейнс). Я тогда был охотником за головами — не солдатом.

Большую часть года я провел в поисках Чокнутого Джесса Умлкинса. Он убил больше тридцати мужчин в Монархии, а также немало женщин, детей, собак, кошек и инопланетных домашних зверушек. Узнав, что я охочусь за ним, он удрал в Пограничье. Я лишь на день разминулся с ним на Рузвельте III, он только на полчаса опередил меня на Дальнем Лондоне.

Оттуда отправился в звездное скопление Альбион, изменил внешность и завербовался сержантом на Пелопоннесскую войну — решил спрятаться на поле боя.