Авантюра времени

Эту «дизъюнктивистскую» концепцию восприятия, названную так Хинтоном[119], а затем принятую такими авторами, как Остин, Патнэм и Макдауэлл, пожалуй, впервые отстаивал Мерло-Понти в «Феноменологии восприятия». «Иллюзорная и подлинная вещь имеют не одну и ту же структуру»[120], — пишет Мерло-Понти (и следовало бы, несомненно, добавить, что «вещь», видимая в галлюцинации, и воспринятая «вещь» не являются вещами в одном и том же смысле). — «Галлюцинаторный феномен не является частью мира, или, иначе говоря, он не является доступным, то есть не существует определенной дороги, которая вела бы от него ко всем другим видам опытов галлюцинирующего субъекта или к опыту субъекта здорового»[121]; «Галлюцинация не есть восприятие, но она имеет значение реальности и она одна идет в счет для галлюцинирующего»[122]. Таким образом, любая иллюзия изобличает себя как таковую только на фоне воспринимаемого, то есть обладающего структурной связанностью, мира. Быть иллюзией — значит не быть вписанным в единый и неуничтожимый мир. Быть иллюзией означает не что иное, как войти в конфликт не с другими изолированными восприятиями, а с восприятием как таковым.

Мы касаемся здесь границ дизъюнктивистской концепции, которая в действительности представляет собой только первый этап в попытке показать пустоту скептической проблемы. Пока мы довольствуемся утверждением, что не существует нейтрального смысла явления, который был бы общим как для восприятия, так и для иллюзии, как для наличной явленности, так и для простой видимости, мы продолжаем считать, что наш перцептивный опыт может быть адекватно описан как совокупность отдельных «кирпичиков», и нужно только так сложить их, чтобы построить целостность. Однако восприятие нельзя описать таким образом. Не будучи ни «синтезом» идеально изолируемых переживаний, ни их «потоком», опыт в его изначальном смысле обладает сущностно холистской конституцией. Скептическое сомнение разбивается о тот факт, что быть восприятием — это не свойство, которое может случайно достаться какому-либо изолированному переживанию или опыту: оно достается части, только если с самого начала принадлежит целому, частью которого служит эта часть. Ибо каждое восприятие, изъятое из целого, является восприятием только потому, что оно обладает связанностью со всеми другими восприятиями, причем эта связанность является свойством целого прежде, чем стать свойством части, и для того, чтобы мочь им стать. Мы можем сомневаться в любом восприятии, но не в восприятии как таковом именно потому, что перцептивное «заблуждение», иллюзия, галлюцинация предполагают воспринятый мир, то есть мир, наделенный структурной взаимосвязанностью, способный это заблуждение обнаружить и разоблачить. Отсюда — необходимое переворачивание: мир есть не коррелят бесконечно подтверждаемого опыта, который, однако, в любой момент своего бесконечного подтверждения может также не подтвердиться, а то, что не имеет никакой нужды в подтверждении, поскольку всякое подтверждение и опровержение этот мир предполагают. Как подчеркивает Мерло-Понти, «вопрос не в том, воспринимаем ли мы в действительности мир, напротив, все дело в том, что мир и есть то, что мы воспринимаем»[123]. Мир не признается истинным лишь настолько, насколько это подтверждается его связанностью. Напротив, связанность мира предшествует всякой презумпции истинности или ложности, и только на этом основании нечто может быть признано иллюзорным. Вот почему идея полностью иллюзорного мира лишена всякого смысла. Полностью иллюзорный мир должен был бы показать свой призрачный характер на основании перцептивной связанности; следовательно, он предполагает то, что скептик пытается устранить: связный и реальный мир по сю сторону всякой возможной иллюзии.