— Это за твою жизнь я не дам гроша, — ощерился в мою сторону Коняев. — Уж будь уверен, на этот раз мои ребята не промахнутся. Впрочем, они не промахнулись бы и в прошлый раз, если бы им тебя заказали.
— Вы ведь богатый человек, Коняев, — обернулся я к рассерженному урке. — Зачем же вам так глупо рисковать без всяких шансов на успех? Конечно, на кону миллиарды, но ведь жизнь ни за какие деньги не купишь.
Коняев довольно долго и пристально смотрел мне в глаза, а потом неожиданно успокоился и даже, кажется, повеселел. Его реакция показалась мне странной, и я, честно говоря, ждал подвоха, но, как вскоре выяснилось, мысли хозяина текли сейчас по совершенно иному руслу.
— А я ведь вам с Шагиняном не верил, Лев Константинович. Блажат, думаю, старички. Ну какие в наше время могут быть клады! Справки по вашей просьбе наводил, но все равно сомневался. А вот этот молодой человек меня убедил окончательно. Ах, Чуев, Чуев. Мы копаемся в мелочишке, а он вершит великие дела.
— Так я могу забрать Лузгина без стрельбы, или вы будете настаивать на представлении под названием «Маски-шоу»?
Коняев вопросительно глянул на Красильникова:
— Он не блефует?
— Вряд ли, Василий. Если к делу подключились Зеленчук и Чуев, то в открытой драке с ними у тебя шансов нет. Вполне возможно, что твой дом окружили омоновцы.
— И они вот так, ни за что ни про что готовы убить человека?
— Вас не убьют, вас просто арестуют по обвинению в похищении человека, — возразил я. — А Лузгин подтвердит эту версию в суде.
— Лучше отдай его, Василий, от греха подальше. Все, что нам надо знать, мы уже знаем. В последние годы вокруг этого клада навалено столько трупов, что еще два-три статистики не испортят. А вас, Феликс, я хочу предупредить просто из личной симпатии: чем ближе вы будете к цели, тем больше шансов у вас быть убитым своими же. Послушайте старого человека, господин Строганов, и вовремя остановитесь, иначе вам никогда не тратить своего гонорара.
В принципе ничего нового Красильников мне не сказал. Я и сам понимал, что сильно рискую. Надо быть уж совсем законченным идиотом, чтобы верить в благородство таких людей, как Зеленчук или Чуев. Впрочем, не исключено, что Роман Владимирович выразит сожаление по поводу моей смерти, поскольку знает меня очень давно, но дело есть дело, и оно никогда не обходится без издержек. А списывать или не списывать человека в издержки, решает в конечном счете судьба, хотя и устами вполне конкретных лиц.
Лузгин, который за время нашей беседы не проронил ни слова, так же молча встал и поплелся вслед за Лабухом на шаг впереди меня, тяжело вздыхая и сутуля покатые плечи. Я ожидал эксцессов со стороны обиженной и обманутой мною охраны. Но молодой человек в джинсах всего лишь бросил на меня зверский взгляд и пообещал разобраться попозже. Подобного рода обещания нельзя, конечно, игнорировать, но и придавать им слишком большое значение тоже не стоит. Я все пытался определить, кто из шести встреченных мною в доме Коняева братков годится на роль матершинника Гоги, которому я обещал надрать при встрече задницу, но, увы, подходящего кандидата так и не обнаружил. Уж очень специфической была речь телефонного хулигана, да и надтреснутый баритон надолго западал в память.
— Вы не ответили на мой вопрос, Бегемот, — сказал я Лузгину, когда мы оказались за воротами богатого особняка. — Зачем надо было убивать Лабуха?
— Ваш Лабух жив-здоров, — воровато стрельнул освобожденный пленник в сторону художника. — Да и убийство не моя специальность.
— Вы профессиональный гипнотизер или любитель?
— Я артист, — гордо сказал Лузгин. — И за деньги могу изобразить кого угодно. Но казаться и быть — это абсолютно разные вещи.
Чуев с Верочкой встретили нас как победителей. Судя по всему, они здорово переволновались, дожидаясь нашего возвращения. Верочку я пересадил на первое сиденье со строгим наказом внимательно следить за неумехой водителем, а сам вместе с Лабухом и Лузгиным устроился на заднем. Сделал я это исключительно для более тесного контакта с подследственным, дабы спинка переднего сиденья не мешала психологическому, а возможно, и физическому давлению на проштрафившегося актера. Лузгин, похоже, отошел от пережитого испуга и сейчас косил в мою сторону почти насмешливым глазом. Наверняка я казался ему менее опасным человеком, чем Коняев.
— Вам рано радоваться, Лузгин, — осадил я его. — Вы оказались между жерновов, которые в два счета перемелют вас в муку. И только чистосердечное признание и готовность к сотрудничеству могут облегчить вашу участь.
— Не знаю, чем могу быть вам полезен, граф, — любезно, но сухо отозвался актер. — Мне нечего скрывать. Все началось с того, что я решил сдать внаем комнату. Квартира двухкомнатная, живу я один, почему бы, думаю, не подзаработать бедному человеку. Согласитесь, сдача жилья внаем это еще не криминал.
— Соглашусь. Но ведь вы этим не ограничились.