— Вы уловили самую суть, Лев Константинович, — сказал с усмешкой Веневитинов. — О Чуеве и Зеленчуке я даже и не говорю, они не игроки, они стяжатели, а стяжательство великий грех, разрушающий человека. Но и за их спинами я не вижу пока людей с духом победителей. Людей, способных загнать шар в лузу и тем самым повернуть лик судьбы в нашу сторону. И когда такие люди появятся, они получат все. Пока же я вижу не солдат империи, не смелых авантюристов, не боящихся бросить вызов року, а испуганных филистеров, гнущих шею даже не перед богами, а перед обстоятельствами, созданными всего лишь людьми.
Очень может быть, что Веневитинов был сумасшедшим, трудно не сойти с ума, пережив то, что выпало на его долю. Если, конечно, Зеленчук правдиво передал мне факты биографии этого человека. Но в любом случае в безумных на первый взгляд рассуждениях Виталия Алексеевича было слишком много правды.
— Должен сказать, что я связываю свои надежды в том числе и с вами, Феликс. — У вас явные задатки игрока. Правда, до сих пор вы играли только по маленькой. Теперь с моей помощью вы вошли в большую игру. Так постарайтесь не проиграть. Всего хорошего, господа.
Если бы Веневитинов растворился в воздухе, лично я не был бы особенно шокирован этим обстоятельством, но Виталий Алексеевич ушел через двери, как самый обычный и ничем не примечательный посетитель, оставив нас, мягко так скажем, в недоумении.
— Он сумасшедший! — высказал свое мнение Лабух, но в голосе его явно слышалось восхищение. Веневитинов, похоже, поразил воображение художника, не могли его оставить равнодушным и странные рассуждения Виталия Алексеевича о магии и игре. Лабух даже взял кий и прицелился в ближайший шар. Удар получился корявым, но каким-то чудом шар все-таки угодил в лузу, и удовлетворенный художник брызнул эмоциями в нашу сторону. — Гениальный сумасшедший.
Красильников был более сдержан, хотя и на него Веневитинов произвел сильное впечатление.
— Может, его следовало задержать? — спросил он негромко.
— Вы думаете, что ваш Гога с ним справился бы? — отозвался я с усмешкой.
— Вы, кажется, ему симпатизируете, Феликс? Неужели не понимаете, что этот человек опасен? Опасен сам по себе, безотносительно к этому кладу. Ведь ставки в его игре в конечном счете не золото, а человеческие жизни. Он не настолько глупый и не настолько сумасшедший, чтобы этого не понимать.
— Любовь и та требует жертв, — хмыкнул Лабух. — Так почему же игра должна обходиться без них?
— Я не уверен, Лев Константинович, что эту игру затеял Веневитинов, я не уверен, что это вообще под силу человеку, я вообще ни в чем не уверен сейчас, и в этом моя главная проблема. Но я должен выйти победителем в этой игре, тут Веневитинов прав, ибо в противном случае доживать нам придется среди стяжателей и пораженцев.
— Вас захватила магия игры, Феликс, и вы не первый, кто оказался в ее власти. И боюсь, что в игре, какой бы она ни была, победителей не бывает вовсе. Все в конце концов оказываются побеждены богами, роком и обстоятельствами.
Я хотел ответить Красильникову, что он как раз подтверждает рассуждения Веневитинова, сформулировав тут же на наших глазах кодекс пораженца, но не успел, поскольку наш горячий и заинтересованный спор прервал мягкий и, я бы даже сказал, волнующий женский голос:
— Вы, кажется, заждались меня, господа?
— Дама бубен, — прокомментировал появление блондинки вздрогнувший от неожиданности Лабух. — Именно благодаря этой женщине, Лев Константинович, я проиграл душу Мефистофелю. И после этого вы будете утверждать, что перед нами не ведьма и что иррациональное не играет никакой роли в нашей рациональной жизни?
Блондинка Наташа была эффектной женщиной. По-моему, в зависимости от настроения и потребности эта женщина была способна предстать перед людьми и в качестве ангела, и в качестве ведьмы. А что является ее истинной сутью, мне еще предстояло выяснить. Во всяком случае, в данную минуту она не выглядела ни ангелом, ни даже искусствоведом, и причиной тому были глаза, смотревшие на меня без всякого дружелюбия. Возможно, виной тому был конфуз, приключившийся с Язоном, отчасти, конечно, по моей вине.
— Мы же договорились, что вы будете один.
— Лев Константинович мой наниматель, крайне заинтересованный в товаре, который вы предлагаете потенциальным покупателям. Кстати, украденный вами у меня золотой тигр предназначался для его коллекции.
— Разве вы не получили за солонку деньги? По моим сведениям, вам заплатили десять тысяч долларов, ровно столько, сколько вы, Строганов, запрашивали. Так кому и за что вы предъявляете претензии?
Слова Наташи поставили меня в тупик. Формально мне действительно нечего было ей предъявить. Если она и обворовала кого-то в самолете, то, во всяком случае, не меня. Мне действительно было заплачено. Претензии мог предъявить убитый Шагинян, ибо именно он был теперь законным владельцем украденной вещицы, в крайнем случае иск могли предъявить его наследники, но я не был уверен, что таковым можно считать господина Красильникова.