Авантюрист

– Если ты поверишь этому лысому отродью и пойдешь на предательство, я отрекусь от тебя, Алана. И сам прыгну в колодец, лишь бы не быть обязанным жизнью… лишь бы не выжить за счет несчастья других.

Ой, какая оглушительная тишина. Обморочная. Потрясенная.

– Эгоист, – с усмешкой проронил Чонотакс. – Но как высокопарно выражается…

Аланины глаза сделались совсем черными. Всклокоченный, нервный, на грани срыва подросток, девочка-истеричка…

– Это все, – сказал я мягко. – Мне нечего добавить.

Пауза. Танталь и Эгерт молчали, глядя в пол… Нет, они смотрели на меня. С ужасом.

Их ужасает мое решение?

Или они ужасаются сами себе – ведь только что, сию секунду они были на волосок от того, чтобы «благословить молча»…

Алана длинно всхлипнула.

– Жаль, – проговорил Чонотакс Оро. – Как жаль… Идемте.

* * *

Я плохо помню, что было дальше.

Солль шагнул вперед и поднял меч, но обитая шелком дверь распахнулась сама собой, и створка оказалась сильной, как крепостной таран. Эгерта швырнуло на меня – я едва сумел задержать его падение. По дому прошелся порыв ветра, заплясали занавески, захлопали двери, казалось, комната распахнула рот и жадно вдыхает воздух, а мы – всего лишь мошки, несомые потоком…

На мгновение вспомнилась обезумевшая желтая река.

А потом дверь, обитая шелком, захлопнулась, но уже за моей спиной. С характерным звуком закрывающейся ловушки.

– Тория! – отчаянный голос полковника Солля.

…Мягкий ковер пригасил падение, но голова, не так давно разбитая, отозвалась болью и темнотой в глазах. Некоторое время я видел только свою руку – и руку Аланы, которую мои пальцы ни за что не хотели выпускать.

– …и приятная беседа скрасила наше ожидание…

Незнакомый голос. Чей? В комнате не может быть никого, кроме Тории, Чонотакса и нас, беспомощных, неспособных его остановить…

В нескольких шагах от моего лица утопали в ворсе дорожные сапоги. Щедро присыпанные пылью.

– …будем продолжать немую сцену?

Другой голос. Сварливый и желчный; обладатель его сидел на подлокотнике приземистого кресла, и голова его лежала, как на блюде, на широком гофрированном воротнике.

Прижимая к себе Алану, я сел. Поднялся на одно колено, отполз к стене. На нас не обращали внимания.

Безумие? Я схожу с ума?!

– А-а-а, – сдавленно выдохнул Черно Да Скоро.

Он стоял, опершись о широкий стол. Он казался самым старым во всей комнате, а ведь большинство собравшихся разменяли, по-видимому, вторую сотню. Он держался за грудь и шумно, с присвистом, дышал.

– А-а-а… Конечно. Как я мог предположить, что господа призраки пропустят последний акт… Последнюю сцену нашего маленького представления? Под названием «Тук-тук» – «Кто там?» – «Откройте»?..

– Не бойся, – шепотом сказал я Алане.

Она дрожала.

– Я рад всех вас видеть. И вас, – Черно Да Скоро поклонился обладателю пыльных сапог, – вас, великий маг Ларт Легиар, победитель Мора, Сражавшийся-с-Чужаком…

– Великолепный гобелен, – отозвался тот, задумчиво изучая стену. – У меня были произведения такого класса, два-три, не больше…

Половина его лица оказалась съедена сплошным слоем шрамов, и один глаз смотрел слепо, зато другой – язвительный – похож был на затаившуюся в глазнице осу. Это и есть Ларт Легиар?!

– Ретано, мне страшно, – шепотом сказала Алана.

– Великолепный гобелен, – с удовольствием повторил великий маг. – Помнишь, Марран?

От окна обернулся высокий старик… впрочем, сейчас я не назвал бы его таким уж старым. Человек неопределимого возраста – так было бы точнее.

Черно Да Скоро поклонился еще ниже:

– И вас, господин Скиталец, он же Руал Ильмарранен по кличке Привратник, он же великолепный Марран…

Я уставился во все глаза – теперь уже на Скитальца.

– Этот гобелен, – сказал еще один незнакомый голос, негромкий, одним звуком своим вселяющий спокойствие, – принадлежал в свое время моему учителю Орлану…

– И вас приветствую! – Черно Да Скоро отвесил шутовской поклон чуть не до самого пола. – Славный декан Луаян, опять-таки победитель Мора, автор столь нашумевшей книжки-жизнеописания…

Я привстал, оглядывая комнату, и впервые в жизни увидел госпожу Торию.

Мать Аланы была фантастически красива. Годы не испортили точеного лица, шея не оплыла и не потеряла форму, и россыпь крупных родинок скорее украшала, нежели портила ее. Тория спала, сидя в кресле, – лицо, во всяком случае, оставалось расслабленным, опущенные ресницы темнели двумя правильными полумесяцами, и в память о пытках, потерях и безумии в уголках рта лежали две глубокие непоправимые складки.

Потом я увидел ладони, покоящиеся у Тории на плечах. И поднял глаза.

Декан Луаян, отец Тории и дед Аланы, стоял за спинкой кресла, и морщинистое лицо его было непроницаемым, как маска. И как-то само собой выяснилось, что, пока он там стоит, за госпожу Торию не надо опасаться.

Черно да Скоро нервно, взахлеб рассмеялся:

– Все здесь, все! Не отворачивайтесь, дражайший Орвин, предпоследний Прорицатель, ибо вас я приветствую тоже!