— В таком случае, — заключил Потапов, — мы будем просить вас взять на себя поиск субсидий…
(Из книги Д. Голинкова «Крушение антисоветского подполья в СССР».)
Щегольски одетый гражданин в желтых ботинках вышел из вагона поезда и чуть ли не бегом направился к деревянному строению, стоявшему несколько особняком от прочих станционных построек. Он задержался там довольно долго: из-за дощатой двери с маленьким окошечком-сердечком доносились пыхтение и вздохи. Когда же уборная снова отворилась, из нее вышел сутулый крестьянского вида мужик в телогрейке и кирзовых сапогах. На голове у него был суконный серый треух, в руках — большой узел из бабьего платка.
Мужик остановился посреди перрона и махнул рукой в одно из окошек отъезжающего поезда. К нему тотчас же подошел человек в пограничной форме.
— Моя фамилия — Деревщиков, — вполголоса представился пограничник. — Пойдете со мной… Но я жду еще одного вашего попутчика, так что, товарищ Железный, посидите пока здесь… — и он кивнул на стоящую поодаль подводу, запряженную грустной гнедой кобылой.
Вадим вздохнул, послушно взобрался на телегу и сам не заметил, как задремал…
— Теперь все ясно, — Эдик захлопнул «Блокъ-ноть». — Настоящий Рейли, из энциклопедии — это Железный. Практически все сходится: и друг Савинкова, и ярый антисоветчик, кровно заинтересованный в свержении большевиков. К тому же он был эсер, а эсеры по части конспирации — большие доки. Вот почему у него несколько псевдонимов. Да, интересно, чем отличаются правые эсеры от левых?
— Не помню, — честно призналась девушка. — Мы что-то учили…
— Впрочем, это неважно. И те и другие — говно хорошее. Под стать большевикам. Как проститутки готовы были то с этим, то с тем, потом хватались — а уже поздно, — Эдик прилег на кушетку, закинув руки за голову. — Вообще всякой дряни много водилось. Вот Потапов, например. Спрашивается, какого черта он связался с чекистами? Ладно, перешел к красным, ты военный, служи в армии. Там
— Ну что ты всех судишь? — возразила Вика. — Может быть, их поставили в безвыходную ситуацию? Шантажировали? Принуждали? Ты же знаешь этих гэбэшников…
— Угу, вот как заговорила…
— К чему твоя ирония? Ты что, недоволен? Сам призывал открыть глаза и не повторять того, что вдалбливали в голову… И вообще, каждый человек вправе менять свое мнение…
Она присела на край кушетки и погладила Эдика по груди.
— Ну что мы все спорим?
— Мы не спорим, а дискутируем. Ты что, потеряла интерес ко всей этой истории? Подумаешь, не можешь больше заказывать документы в спецхране… Информации кругом полно, нужно только уметь ею пользоваться и критически осмыслять. Вот он, спецхран, — Эдик похлопал себя по лбу.
— А потом тебя вместе с твоим спецхраном помещают в психушку или отправляют на Лубянку, а оттуда прямиком в лагеря… И ты сидишь там и критически осмысляешь…
— Что же ты предлагаешь — не думать?
— Эдик! — Вика порывисто обняла его. — Мне страшно! Давай уедем!
— Куда?
— Туда, где они нас не достанут! Поедем в Израиль! Или, хочешь, в Штаты!
— Ты с ума сошла! — оторопел Бодягин.
— Я уже все продумала, — лихорадочно заговорила девушка. — Мы поженимся, это самое главное. И знаешь почему? Мамина мама, моя бабушка, Берта Иосифовна Юдович, была самой настоящей еврейкой. По израильским законам моя мама еврейка, а значит, и я! Я потеряю паспорт. А в новом запишусь еврейкой! И тебя вывезу отсюда! Ну что ты молчишь?
— Я думаю…