Авантюрист и любовник Сидней Рейли

«Секрет «Интеллидженс Сервис» ведет свою работу под углом общегосударственной политической точки зрения… Его главное назначение — сбор сведений, касающихся общегосударственной политической безопасности и могущих лечь в основу направления высшей политики. Это учреждение — абсолютно тайное. Ни фамилии его начальника, ни фамилии тайных сотрудников никому не известны… Резиденты в соответствующих странах никогда не имеют своего явного и самостоятельного существования, а всегда находятся под прикрытием вице-консула, паспортного бюро и даже торговой фирмы…

В каждой стране, где есть значительное количество русских эмигрантов или советское представительство, резиденты данной страны выполняют работу также по русскому отделу… Соответствующие штабы лимитрофных государств работают в полном контакте с соответствующим резидентом… Работа в СССР лимитрофных агентов — эстонцев, латышей, поляков и других — значительно упрощается тем, что им легче слиться со средой. Здесь масса их соотечественников, и, наконец, надзор за ними значительно слабее. Ведь для наблюдения за всеми поляками потребовалось бы десять ГПУ. Я считаю, что лимитрофных дипломатов и резидентов всех без исключения можно купить. Вопрос только в цене…

«Интеллидженс Сервис»… получает в определенных случаях задания и чисто военного характера по организации восстаний, террора и прочих актов там, где правительство считает это нужным. По традиционной тактике все такого рода действия лишь руководятся через резидента, но выполняются же местными силами…»

— Оч-чень ценная информация, — едко усмехнулся Артузов. — Ничего конкретного, одни общие слова… Много выжали твои ребята из «матерого шпиона», нечего сказать! А этот список американских агентов… Можешь им подтереться! Нет, лучше так… — он изорвал в мелкие клочки бумажки с каракулями Зелинского относительно Мэри Пикфорд и Чарли Чаплина. — Так-то надежней будет… Не приведи Господи, увидит кто-нибудь из других отделов — потешаться будут над нами до колик! Ладно, иди. Пора заканчивать это дело.

Москва, 5 ноября 1925 года

— Мальчик мой маленький, — Варвара Людвиговна присела на край тюремной койки, — как ты постарел, матка Бозка!

Она наклонилась и поцеловала сына в гудящий висок.

— Больно? Ничего, малыш, скоро все пройдет… И пропала.

Какие-то люди схватили и повели на новые муки.

— Мама! — кричал он, вырываясь и оглядываясь назад. — Мамочка! Возьми меня отсюда!

Легкая тень матери скользила по коридору.

— Сейчас, сейчас, сынок, — ласково шептала она.

— Приговор… Верховного революционного трибунала… — заглушал ее чей-то голос, — от третьего декабря 1918 года…

— Зига, — Варвара Людвиговна обняла сына, — не смотри, закрой глаза.

— …привести в исполнение…

— Отмучился, грешный, — перекрестился усатый конвойный. И вынес из пустой камеры жестяную миску и кружку.

1979 год Москва, ст. м. «Преображенская площадь», улица Просторная, дом 63

Квартира была по-холостяцки неуютной. Толстый слой пыли покрывал пространство под обеденным столом, на котором в беспорядке громоздились книги, газеты, пепельница, полная окурков, немытые тарелки и пустые бутылки из-под пива.

— «Я, ты, он, она, вместе — целая страна! — надрывалась в радиоточке Ротару. — Вместе — дружная семья! В слове «мы» — сто тысяч «я»!»

Эдик приподнялся на локте, покрутил ручку, и Ротару замолкла.

— Есть хочешь? — он нежно посмотрел на счастливое Викино лицо.

— Ага, — она потянулась. — Очень.

— Сейчас что-нибудь сообразим.

Эдик нагишом прошлепал на кухню. Слышно было, как хлопнула дверца холодильника.

— Яичницу будешь? — крикнул он. — С колбасой? А, черт! Яйцо уронил!

Вика лениво вылезла из теплой постели и накинула на плечи мужскую рубашку.

Выйдя на кухню, она расхохоталась.

— Ты чего? — Эдик, собиравший с пола желто-белую лужицу, обернулся.

— Видел бы ты себя сейчас! — захлебывалась Вика.

Сбросив в мойку грязную посуду, она накрыла стол и зажгла огарок свечи, найденный среди прочего хлама.

— Ужин при свечах, — ухмыльнулся Эдик, честно деля яичницу пополам. — Сюда бы шампанское… Погоди-ка… — он метнулся в комнату и скоро вернулся с бутылкой в руках. — «Агдам» для дам! — провозгласил он и торжественно достал из буфета две запыленные рюмки. — Я пью за вас!

— Ты б хоть трусы надел, — посоветовала Вика. — Все-таки при свечах…

Эдик не слишком охотно натянул джинсы.

Потом, когда все было съедено, они сидели друг против друга, потягивая «Агдам», который казался им почти божественным нектаром.

— А почему ты не живешь с родителями? У вас плохие отношения? — поинтересовалась Вика.

— Да нет, вроде… — пожал плечами Бодягин. — Просто надоела излишняя опека. В Питере привык один… Да и им так вроде лучше. Они и за квартиру помогают мне платить. Иначе б я не выкрутился. И потом, не хочу подставлять их. Зачем предкам лишние неприятности с КГБ из-за меня?

— А что, разве все продолжается? — встревожилась девушка.