Авантюристка (Тайная любовница Петра I)

Между низко нависшими ветвями деревьев, несмотря на наступившие густые сумерки, они различили фигуру боярыни Стрешневой, и Никита Тихоныч, быстро проговорив: «Прощай, Машенька» – скрылся в чаще кустов.

Она проводила его презрительным, насмешливым взглядом и приготовилась встретить боярыню.

V

– Ты здесь, Марья? – выйдя к скамейке, проговорила Наталья Глебовна.

– Сама, чай, видишь, – дерзко глядя ей в глаза, ответила Марья Даниловна, тщетно силясь подавить бушевавшую в ее груди бурю.

– Я тебя давно по всему саду ищу.

– Никто тебя не неволил. Я не маленькая, не потеряюсь, – насмешливо сказала Марья Даниловна.

Наталья Глебовна внимательно на нее посмотрела.

– Али опять сердце распалилось? – участливо спросила она ее.

– А то нет? Откуда не быть сердцу в этом застенке.

– Чай, с Никитой Тихонычем опять разговаривали?

– А с кем же еще?..

– Эх, Марья, Марья! – укоризненно покачала головой Стрешнева. – Молода ты еще, кровь кипит в тебе, не угомонилась, жизни еще не изведала.

– Это я-то жизни не изведала? Ах, да что мне тут с тобой разговаривать! Говори скорее, что надо, да и все тут.

– Ничего не надо. Искала, чтобы в дом звать. Сыро ведь по ночам-то в саду нашем, да еще у озера-то. Долго ли занемочь? Да и что за веселье такое? Сыростью несет от озера, темень здесь всегда какая-то, квакушки орут… Туманы ползут с озера. Смотри, неровен час, занеможешь.

– Много благодарны тебе за заботы и милости, – насмешливо ответила Марья Даниловна. – Чем только отблагодарить тебя, сударушка, уж прямо не знаю. Вот разве мужа твоего тебе отдать, твою мокрую курицу, Никиту Тихоныча. Так об этом-то я и хлопотала, ясное мое солнышко, да, вишь, ведь укрылся, что ребеночек несмышленный, не хочет.

Наталья Глебовна качала головой, слушая ее пропитанную горечью речь.

– Злобы-то в тебе, злобы столько! – грустно проговорила она. – А Бог-то? Где у тебя Бог? Бог указал жить людям в мире и согласии, любить друг друга и прощать врагам. Враг ты мне была, лютый враг, Маша, а вот я давно простила тебя и полюбила даже тебя.

Слова эти только больше озлобили Марью Даниловну.

– Да что вы ко мне оба пристали, право! – резко сказала она. – Простили да простили! Да в чем я перед вами виновна? Не просилась я к вам, сами силком взяли, а теперь прощаете. В чем? Ты думаешь, очень он мне нужен, твой нудный Никита Тихоныч? Да сгинь он совсем да и ты вместе с ним!

– Будет тебе, Марья! Что сделано – того не вернешь! Терпеть надо.

– И терпи, кто хочет, а я терпеть не желаю. Ну, будет тут зря калякать. Говори, зачем сюда явилась?

– Ужинать тебя звать. Собрано уж на столе.

– Спасибо, не пойду я.

– Отчего?

– Не пойду, да и только. Что пристала в самом деле? Не хочу, да и все тут.

– Нехорошо спать-то ложиться не поужинав. Отощаешь, а тебе надобно беречь себя.

– Была печаль! Для чего это надобно мне беречь себя?

– А для ребенка.

Марья Даниловна сердито отвернулась.

– Не ходи ты сюда по вечерам, – не обратив внимания на ее гневное _с движение, продолжала Наталья Глебовна, – здесь место недоброе, нечистое. А тебя точно приворотом сюда тенет.

– Чем же место недоброе? – вдруг заинтересовавшись этими словами, спросила Марья Даниловна.

– Недоброе место. Сказывают, что живет здесь, в самом глубоком омуте озера, водяной, и правит он там душами утопленников.

– Утопленников? – с любопытством проговорила Марья Даниловна.

– Да, сказывают, здесь в оны времена, далеко ли от нас – не знаю, не ведаю, – впадая в сказочный тон, продолжала Стрешнева, – будто утопился некий князь, владелец поместья, а за ним и княгиня его с отчаянья кинулась в воду. С тех самых пор, чтобы не вышли они из плену своего, водяной и затянул озеро зеленым пологом. И еще сказывают, перед тем, как случиться в доме несчастью, квакушки замолкают, а полог зеленый разверзается над самым, значит, над омутом.

Как раз в это самое время замолкли лягушки, и тонкий серп луны, вставши между ветвями над озером, осветил своими лучами его поверхность.

Неподалеку от берега зеленая поросль разошлась на воде и образовала темное огромное пятно, в котором отразился месяц.

Наталья Глебовна вздрогнула и сразу замолкла.

Мрачно сдвинув брови, испуганными глазами глядела на нее и Марья Даниловна.

– Пойдем, пойдем отсюда, – зашептала Наталья Глебовна. – Наше место свято! Нечисто здесь, Марья, ох, нечисто!

Но Марья Даниловна не двигалась с места.

– Оставь меня. Ежели здесь такое место, что можно погибнуть, так мне лучшего и не надо. Уходи сама отсюда от греха.

– Бога ты не боишься, Марья… Разве можешь ты думать о гибели?.. Прошу тебя, послушайся, уйдем скорее отсюда. Никита Тихоныч гневаться будет.

– И пусть на тебя гневается, а я не жена ему.

Она вдруг пристально посмотрела на Стрешневу.

Вся ее злоба, вся жажда мести, накопившаяся в ее душе за долгие годы и тщательно до сих пор скрывавшаяся ею от людей, поднялась в ней теперь и властно рвалась наружу. С каким бы наслаждением она задушила сейчас эту ненавистную ей женщину, которая, однако, никогда не сделала ей ни малейшего зла!