Авантюристка (Тайная любовница Петра I)

– Видно, – ответила цыганка, – только, краля моя, такое, что сказать не гоже…

– Говори, старая, я ничего не боюсь.

– Ну, а не боишься – тем и лучше.

Она опять взглянула на ее ладонь.

– Веку тебе ненадолго хватит, а только будешь очень счастлива…

– Еще что?

– Почитай все. Есть еще одно…

Цыганка со страхом осмотрелась, понизила голос и сказала Марье Даниловне:

– Нагнись-ка ко мне. Вот так. Полюбит тебя самый великий человек, ростом он выше всех людей и лицом красавец.

Марья недоверчиво засмеялась.

Внутренняя радость охватила ее, но вместе с тем по душе ее прошел холодок, и в сердце ее забралась тревога.

Между тем старуха продолжала смотреть на руку и порой, отводя свой взгляд от ее ладони, всматривалась в закутанную фигуру Марьи Даниловны.

Спустя немного в глазах цыганки появился зловещий огонек.

Чуть слышно она прибавила:

– Дорого обойдется тебе его любовь… Головою заплатишь за нее.

Марья Даниловна вздрогнула.

– Я не понимаю тебя, – смущенно проговорила она и вдруг, чтобы придать себе бодрости, рассмеялась громко и весело и. затем живо продолжала: – Видно, врешь ты все, старая…

Цыганка обиделась.

– Вру? Я вру? Нет, красавица моя, язык мой никогда не лгал и не говорил того, чего не видят мои старые глаза. Вот я тебе расскажу твою жизнь – так, может, поверишь мне.

– А ну-ка, расскажи!

– Сиротою ты осталась в раннем возрасте, и люди пригрели тебя… Ты будто бы обманула их… Потом дорога, длинная дорога… А вот какой-то человек полюбил тебя и взял к себе в дом… Ночь, вода, крики… Жалобно так кричит кто-то.

– Молчи, молчи, старуха… – в ужасе сказала Марья Даниловна, пробуя прервать ее речь.

Но старуха, ухмыляясь, цепко держала ее руку в своих костлявых руках и, покачивая в размере своей речи головою, продолжала повесть о прошлом Марьи Даниловны.

– Вижу другую женщину… соперницу твою… Борьба между вами и тем человеком.

– Ах!

Марья Даниловна дико вскрикнула, с силой вырвала руку и при этом неосторожным движением подняла с лица своего покрывало.

Цыган узнал ее.

Он быстро подошел к ней, но еще быстрее Марья Даниловна опустила покрывало и бросилась бежать из табора, таща за собою Матришку, не успевшую дать обещанную цыганке вторую полтину.

Цыган сделал движение их догнать.

Это ему, конечно, ничего не стоило бы, потому что карлица еле поспевала за своей госпожой, но старая цыганка властным голосом остановила его:

– Останься, Алим, – твердо сказала она. – Не ходи за ними. Останься, останься…

Алим, после мучительного для него колебания, остался у костра.

– Не ходи за нею, – повторила старуха. – Судьба ее жестока. Женщина она страшная, и в душе ее таится много злобы и ужаса. А окончит жизнь она свою на плахе.

Цыган закрыл лицо руками…

– Матушка, – проговорил он тихо, но сильно. – Заворожила она меня, околдовала. Я пойду за нею, куда бы она ни пошла.

– Даже на плаху, Алим?

– Даже на плаху.

XII

В доме Стрешневых произошла большая перемена вследствие того, что в нем появилось маленькое существо.

Марья Даниловна, проклиная свою судьбу и ворча на свою долю, лежала больная в своей опочивальне, а за маленьким существом с материнской попечительностью ухаживала Наталья Глебовна.

Теперь она уже почти забыла свою тяжелую размолвку с мужем и почти не думала о монастыре. Всю ее скудную жизнь и печальное одиночество наполняло теперь маленькое существо, как никак, а ребенок ее мужа.

Через несколько дней оправилась и Марья Даниловна и, уныло бродя по саду, вспоминала предсказания цыганки, которые не выходили у нее теперь из головы и тревожили ее сердце.

– Так что ж! – говорила она сама себе вполголоса. – Кончу жизнь на плахе… а не все равно, где ее кончить? Рано ли, поздно ли, а придется кончать. А что за сласть жить долго и маяться! Лучше немного, да хорошо. «Полюбит тебя самый великий человек на свете», – повторяла она слова предсказания и недоверчиво качала головой. – Кто же бы это мог быть? Ну, да для старой хрычевки и Никита Тихоныч, пожалуй, великий. Но нет… это не он. Кто бы? Ах, если бы она сказала правду! Хоть час, да мой был бы. За всякой жизнью следует смерть, так пускай после того, как я испытаю величие и почести и счастье, придется умереть мне на плахе, что из того?

Через несколько дней после того Никита Тихонович настиг ее в одну из таких прогулок по саду и пошел с ней рядом.

– Машенька, – начал он, – ты все удаляешься от меня, а давно ли говорила, что любишь меня.

– Люблю, Никита, – вяло ответила она, уносясь мыслью к своим грезам.

Он улыбнулся.

– Не так будто бы говорят те, что любят.

– А как? – машинально спросила она.

– Не знаю, а только чует сердце мое, что не так. Вот я, правда, люблю тебя и принес тебе радостную новость, отрадную весть.

Сердце тревожно, но вместе с тем радостно забилось у Марьи Даниловны.

– Что такое?..

– Уговорил наконец, – коротко ответил Никита Тихонович.

– Уговорил? Когда? Кого уговорил? В чем уговорил?

– Наталью Глебовну. Больших трудов это стоило мне, много слез пролила она.

– Да к чему уговорил-то?

– Уйти в обитель.

Сердце Марьи Даниловны упало.