Авантюристка (Тайная любовница Петра I)

Она узнала интересовавшие ее подробности: оказывается, царь давно, еще в Москве, повадился в Немецкую слободу, где очаровался дочерью виноторговца Анной Моне, привыкшей к мужскому обществу…

Слушала она и рассказы о том, какого нрава был царь…

Меншиков рассказывал, что он часто раздражался, и припомнил случай, когда на пиру у Лефорта, не без подначки последнего, начал браниться с Шеиным, потом выбежал вон, чтобы справиться, сколько тот за деньги произвел в офицерские чины… Вернулся царь в ярости, выхватил шпагу, ударил ею по столу: «Вот точно так забью я и сих твоих офицеров!»

Но Алексея Семеновича Шеина, героя азовских походов, царь любил… А потому, хотя и не совсем беспричинно было его обвинение в адрес первого российского генералиссимуса (который в России был также и последним, кого он возвел в боярский чин), вскоре-таки успокоился, отошел сердцем…

Все это с жгучим любопытством выслушивала Марья Даниловна – и точными, верными красками рисовала себе портрет царя. В особенности ее интересовала давняя уже история с Анной Моне – и многое говорило здесь ее воображению…

Она уже отчаялась в прибытии Меншикова и ходила мрачнее тучи, когда вдруг все взволновались: приехал светлейший.

Но время уже было позднее, и догадливые гости стали расходиться…

Меншиков обладал замечательной наружностью.

Он был высокого роста, хорошо сложен, несколько худощав, обладал недурными чертами лица и живыми глазами.

Одевался он великолепно и очень опрятно, что весьма поражало иностранцев, потому что это было редкостью среди русских того времени.

Он был очень ловким и сильным человеком, умевшим тонко обделывать свои дела и делишки; искусно выбирал людей, мыслил ясно, говорил дельно и отчетливо.

Но, несмотря на все эти внутренние и внешние качества, единственно чего он не мог – это пленить Марьи Даниловны.

– Что больно замешкался, князь? – спросила она его.

– Вышел такой случай… – ответил Меншиков. – Не гневись и не кори меня. Я, Марья Даниловна, слуга своему царю и не всегда волен поступать по-своему. Намеднись царь зело опалился на меня и закричал гласом великим: «Знаешь ли ты, что я разом поворочу тебя в прежнее состояние! Чем ты был прежде? Вон!» – и вытолкал меня из покоя.

– Ну, и что же ты сделал?

– Я обратился к царице… – ответил Меншиков. – Она одна в состоянии в такие минуты развеселить царя. А сам я добыл кузов с пирогами и явился с ним нынче к самому…

Марья Даниловна рассмеялась.

– Вот, вот, – продолжал Меншиков, – засмеялся и царь, когда увидал меня и сказал: «Слушай, Александр! Перестань бездельничать или хуже будешь пирожника». Гнев его прошел совершенно, но я пошел за царицею и кричал: «Пироги подовые!» – А царь вслед мне смеялся и говорил: «Помни, Александр!» – Помню, ваше величество, и не забуду. «Пироги подовые, пироги подовые!..»

– Нужно хорошо знать царя, чтобы ведать, какое обращение вести с ним… – задумчиво проговорила Марья Даниловна.

– Так вот, красавица моя, и не мог я прибыть к тебе в нужное время, доколе не освободился от своего кузова. Ну, а ты, скажешь ли ты что-нибудь доброе? Когда же разрешишь меня, красавица? Будешь ты любить меня? Позволишь ли любить себя?

– Нет, князь… – твердо проговорила она.

Меншиков удивился.

– Отчего? – спросил он.

– Ты мне не нравишься, – просто ответила Марья Даниловна.

– Чем же?

– Глаза твои не такие, как мне нужно, и нос не такой, и кошель у тебя туго завязан.

– Я развяжу его для тебя, – ответил Меншиков, отличавшийся скупостью.

Марья Даниловна недоверчиво улыбнулась и возразила:

– Но глаза-то ты не переменишь! Другого носа себе не приставишь? Нет, нет… Я не люблю тебя. Да и что ты сделал такого, чтобы я могла полюбить тебя? Сколько времени прошу ко двору меня представить, а ты что?.. Вряд ли и думаешь об этом!

– Надобно ждать случая. Дело нелегкое и так оно просто не делается, – ответил Меншиков, насупившись и злобно блеснув на нее глазами, так как его всегда очень обижали эти разговоры Марьи Даниловны о его наружности.

Он помолчал немного и потом, как бы нехотя, заговорил:

– Я несколько раз пытался. Но тщетно. Царица уклоняется.

– Царица! – вскрикнула Марья Даниловна. – Много слышала я о царице, но толку добиться не могла. Расскажи, князь, правду – кто она, как попала к тебе, как сделалась царицей?

– Изволь. Это очень просто случилось. Видишь ли, фельдмаршал привез ее из Мариенбурга, где взял ее в плен. Увидал ее у меня царь, и зело понравилась она ему миловидной наружностью и веселым нравом.

Во время этого рассказа Марья Даниловна то бледнела, то краснела и выражала очевидное волнение.

– Что с тобою? – с удивлением глядя на Гамильтон, спросил Меншиков.

– Ничего, ничего… – торопливо ответила она. – Так ты сказываешь, что ее привезли из Мариенбурга?

– Так.

– А как же ее имя-то настоящее было?

– Марта.

Марья Даниловна чуть не вскрикнула и прислонилась головою о высокую спинку кресла.

– Марта, – чуть слышно прошептала она, – так это – Марта!..

И вдруг, неожиданно переменив тон и придя в себя, она спросила князя:

– А скажи мне, можно ли где-нибудь видеть царицу?