Авантюристы

Разговор был прерван появлением дорожной коляски, из которой выскочил молодой франт в шляпе с перьями и при шпаге. За ним, слегка опираясь на руку лакея, вышла дама, тоже очень нарядная и в шляпе с таким густым вуалем, что только по ее походке да по стройности можно было предполагать, что она молода и, должно быть, красива. Молодой человек надменным движением руки подозвал хозяина, который, сняв колпак, на почтительном расстоянии ожидал приказаний, и заявил ему, что они в дом не пойдут и чтобы вынесли стул на крыльцо.

— Мадемуазель де Клавьер не приличествует находиться в одной комнате с неизвестными людьми. Она будет ждать здесь, — прибавил он, гордо выпрямляясь и обводя высокомерным взглядом присутствующих, а затем повернулся к своей спутнице, чтобы довести ее до стула, принесенного хозяином гостиницы и поставленного в один из углов террасы, подальше от входной двери.

— У вдовствующей герцогини Ледигер гостили в замке, доводятся ей внучатыми племянниками; мадемуазель де Клавьер — крестница герцогини, — счел нужным объяснить Углову содержатель постоялого двора.

В то время как приезжие удалялись к крыльцу, дама села на приготовленный для нее стул, а брат ее остановился возле нее. Он одной рукой опирался на рукоятку шпаги, а другой придерживал широкие складки черного, подбитого алым бархатом плаща, надменно посматривая на пассажиров, выходивших один за другим из дома, в сопровождении служанок, выносивших за ними чемоданы и дорожные мешки.

Только когда лошади были впряжены и пассажиры уже начали размещаться по местам, вышел Португалец, добродушно посматривая на всех.

При его появлении Углов не мог воздержаться, чтобы не взглянуть на хозяина и на кондуктора, но первый помогал мадемуазель де Клавьер занять место в крытом кабриолете, приделанном позади длинной, неуклюжей кареты, а второй, встретившись со взглядом русского торговца, весело подмигнул ему на место рядом с собою на империале. С другой стороны уже взгромоздился фермер, который, устроив свою хорошенькую супругу рядом с Португальцем, стал объяснять Углову, что привычку путешествовать на империале он усвоил себе с ранней юности, когда ездил из Парижа, где учился необходимым каждому образованному человеку наукам, к родителям на ферму, принадлежащую теперь ему.

— А вы не боитесь оставлять супругу одну с незнакомыми людьми? — не вытерпел Углов, подмигивая кондуктору, с усмешкой прислушивавшемуся к разговору своих соседей.

— О, конечно! — ответил фермер, — но я всегда отличался проницательностью и с первого взгляда угадываю, с кем имею дело. Как только мосье Рауль вошел вчера в столовую, я подумал: «Вот человек, которому не страшно доверить не только молоденькую и хорошенькую жену, но и мешок с золотом!» И что же оказалось? Он в родстве с семьей Дурдасов в Марселе и знает как нельзя лучше моего дядю, Шануана Амбруаза. Значит, и на этот раз проницательность не обманула меня. У него большие виноградники в Шампаньи, дом в Париже, и хотя он мне этого не сказал, но я уверен, что он женат на родственнице Дурдасов, у которых виноторговли во всех главных городах Европы, а также и в Петербурге. Они — поставщики нашего двора. Вам никогда не случалось встречаться с ними? Я у вас это спрашиваю, потому что ваше лицо знакомо ему: он говорит, что, кажется, встречал вас в Петербурге у своих родственников. Вы их не знаете? Ну, он, значит, ошибается и принимает вас за другого. Бывает изумительное сходство. Когда я был ребенком, бабушка рассказывала мне, что в Марселе повесили невинного человека, потому что его приняли за известного разбойника, на которого он так похож, что родные матери не отличили бы их друг от друга. А кстати о разбойниках, Дени, — обратился он к кондуктору. — Мосье Рауль сказал мне по секрету, чтобы не беспокоить дам, понимаете? что хорошо бы засветло выехать из леса.

День прошел благополучно. Останавливались обедать в трактире на опушке леса, где их ждали и где они нашли дымящуюся миску с супом и жареного барашка на опрятно сервированном столе, уставленном бутылками приятного на вкус местного вина.

И тут также Углов, невольно, в теперешнем своем положении «купеческого сына» видя многое как бы его глазами, позабавился страстью дворян держаться в стороне от остальной компании. Мадемуазель де Клавьер прогуливалась, не снимая своего вуаля, взад и вперед у опушки леса, остерегаясь приблизиться к остальным пассажирам, а брат ее входил и выходил из дома, громко распоряжаясь насчет кушаний, которые ему приносили на стол, выставленный, по его приказанию, на почтительном расстоянии от крыльца.