Авантюристы

Он очень скоро нашел то, что ему было надо, а именно целый рад лавок с книгами в окнах, с именами владельцев на вывесках, и между ними одну с именем Шарля Потанто.

Перед окнами стояла толпа зевак, любовавшихся обертками книг с крупными заглавиями.

Толпа, громко разговаривая, так тесно сплотилась перед дверью книжной лавки, что Углов не знал, как войти в нее. На его учтивые просьбы посторониться отвечали смехом и двусмысленными остротами, от которых у него кровь бросилась в лицо, но он сдерживал раздражение из опасения навлечь на себя неприятности, от которых могли произойти непредвиденные осложнения самого печального для него свойства. Вдруг, откуда ни возьмись, какой-то мальчуган, который, протискавшись через толпу, стал перед ним, засунув руки в ободранные штанишки, и, тыча грязным пальцем в него, звонко провизжал:

— Эй, ты, зимний плащ, куда лезешь?

— Откуда пожаловал? Замерзнуть, что ли, боишься, что так закутался?

— Из Камчатки! Из Камчатки пожаловал! Из страны белых медведей! Из зверинца вырвался! — кричали со всех сторон, обступая Владимира Борисовича так близко, что его начало разбирать нетерпение, и он злобно озирался по сторонам, спрашивая себя: кого прежде всех треснуть, чтобы расчистить себе дорогу в лавку.

К счастью, из глубины ее уже со всех ног бежал маленький, толстенький человечек в одном камзоле и вязаном колпаке.

— Что за шум? Что за скандал? Разойдитесь, господа, не вынуждайте меня посылать за вооруженной силой! — пищал он изо всей мочи. — Разойдитесь пожалуйста, господа!

— К вам, мосье Потанто, белый медведь за книгами пожаловал! — завизжал неистовее прежнего мальчишка и вдруг, меняя тон, восторженно воскликнул: — о-ля-ля! — устремляя сверкающий взгляд на незнакомца.

Тому наконец стало не в мочь терпеть насмешки и пинки уличных озорников. Он развернулся и несколькими взмахами кулака проделал в толпе брешь, через которую, как бомба, пробился в дверь лавки, чуть не свалив с ног хозяина, остановившегося на пороге.

— Вот так силища! Чистый медведь! — продолжал между тем восторгаться постреленок. — Что, огрел он тебя? Это научит тебя дразнить медведя, — обратился он к наиболее пострадавшему от гневной выходки Углова.

Нос у того был так расквашен, что кровь текла у него ручьем.

— Да это — разбойник какой-то! Он позволяет себе нападать на людей среди бела дня! Караул! Режут! Грабеж! — раздалось в толпе.

Но у Углова тотчас же нашлись заступники. И первым из них явился мальчуган, за минуту перед тем науськивавший на него уличных ротозеев.

— Не разбойник, а молодец! Силища-то какая! Как ловко со всеми расправился! Ступай домой, полечись! Жена налепит тебе на нос пластырь, и к вечеру все пройдет! — кричал он, закатываясь смехом и заражая своею веселостью все аудиторию, так что и человек с расквашенным носом смеялся со всеми, уверяя, что преследовать медведя не из-за чего и что он был вправе защищаться.

А тем временем Углов входил в лавку в сопровождении хозяина, который не без внутреннего трепета дрожащим голосом спрашивал у него:

— Чем могу служить?

Но не успел он услышать имя брата, как лицо его просияло, жиром заплывшие глаза радостно засверкали, и юн прошмыгнул в соседнюю комнату, приглашая посетителя следовать за ним.

Тут, среди тюков не распакованных книг, от которых пахло свежей типографской краской, он схватил обе руки Углова и, крепко сжимая их, произнес:

— Вы недавно видели его? Боже, какое счастье! И вы говорите, что он здоров? Едет в Польшу? Надеется к зиме вернуться в Париж? Просил вас к нам зайти, чтобы все это передать? Как я рад! — повторил он с наслаждением, как будто для того, чтобы еще более удояа стовериться в действительности слышанного.

Углов был очень доволен, что последовал влечению сердца и зашел к этому доброму человеку.