Авантюристы

— Огнями смрадными пожаров я изничтожу этот край.
Все вывернется наизнанку, и адом обратится рай!
Подайте меч мой и кольчугу, подайте трубный, верный рог!
Я покажу вам, негодяи! Я — червь! Я — раб! Я — царь! Я — Бог!

— Сбрендил! Окончательно затмился! — Нарышкин вскочил и, ухватив извивающегося, как уж, обезумевшего актера в охапку, повалил его на дно.

Впрочем, шхуна уже вышла из-под обстрела. Пули вяло шлепали по воде за кормой в паре десятков саженей от цели.

— Отбой! Суши весла! — объявил дядька Терентий.

На всякий случай команда Нарышкина еще некоторое время полежала, хоронясь от выстрелов, а потом все разом зашевелились.

Севший на мель пароход таял вдали, а впереди широко, пожалуй, на несколько верст, от берега до берега раскинулась Волга. Связанный по рукам и ногам антрепренер на время затих. Он лежал на вонючих рыбацких сетях, хлюпал носом и угрюмо косил налитым кровью глазом в сторону Нарышкина.

— Ну вот, насилу убегли! — оглядываясь по сторонам, удовлетворенно крякнул кормчий.

— А что толку?! — хмуро отвечал Сергей. — Клад все равно остался у Трещинского! И заполучить его будет куда как сложнее. Мерзавец Левушка знает, что мы выследили его. Он теперь, пожалуй, изменит курс, и только мы его видали!

— Ну, это уж, сударь мой, навряд ли! На пароходе могли сразу курс поменять и не ворочаться. Или в туман бы ушли, и поминай, как звали! А они, однако же, за нами погнались, будто настеганные! Спрашивается: из-за чего? Уж не из-за того ли мешка с провизией, который я на камбузе у них к рукам прибрал?

— Постой, там ведь были бумаги какие-то; ну, те, что я сгреб со стола Трещинского.

Сергей запустил пятерню в мешок с продуктами и вытряхнул из него пожелтевшие рукописные листки.

— Может быть, он возвращался вот за этим?

Нарышкин осторожно разложил листки на колене, прикрывая их от ветра.

— Не разобрать ни бельмеса! Тут все не по-нашему! Иоганн Карлыч, может ты сумеешь докумекать?

— Осторошнее! — немец бережно принял рукопись у Сергея, приблизил ее к лицу, всмотрелся в замысловатую вязь букв.

— Это есть гретшеский почерк… но не совсем обычный… что-то тут есть не так. Мне нужно время, чтобы читать. Документ очень старый… — он протер пенсне и, углубившись в изучение бумаг, позабыл, казалось, обо всем…

Вскоре пристали к одному из берегов, над которым на высокой круче белел монастырек. К воде сбегала деревянная пристань, портомойня, клети с рыболовными снастями и судовыми принадлежностями. На берегу кверху свежепросмолеными глянцево-черными днищами лежало несколько лодок.

— Вот отсюда будет удобно следить за рекой. Упускать Трещинского нам никак нельзя! — объявил диспозицию «Гроза морей». — Клад этому негодяю с его бандой я не отдам!

Команда сошла на твердую землю, чтобы привести себя в порядок. Аскольд выскочил из шлюпа, как ошпаренный, и сразу чесанул в гору, да так прытко, что его еле удалось изловить и связать, при этом он умудрился укусить Терентия за ногу. Кое-как бывшего «монарха» успокоили. Он забился под огромный лопух и сидел там молча, только зыркал по сторонам безумными злыми глазками, да временами судорожно всхлипывал.

— Совсем, видать, повредился, бедолага! В мерихлюндию впал. Пусчай посидит, оклемается; глядишь, и возвернется в умственную жисть! — посочувствовал Рубинову ранее не замеченный в подобной снисходительности Степан.

— И то верно, батюшка, — поддержала отца Катерина. — Жил себе человек, в тиятрах представлял, а тут на тебе — и пожар, и потопление, и стрельба кругом. Этакого не всякий сдюжит!

Аскольд услышал реплику Катерины и жалобно заскулил, испустив жирную, как смола, слезу.

— Оно и к лучшему, — заметила Катерина. — Пускай его поплачет. Глядишь, похондрия-то наружу и выльется! Не надо человека теребить.

— А ведь и правда, — смягчился «Гроза морей». — У Аскольда, ко всему прочему, по-видимому, водная боязнь. Я про такое слышал. Вон, как из лодки убегом дунул, аж пятки задымились.

Команда оставила безумца в покое, приставив следить за ним дядьку Терентия, который, поглядывая одним глазком за Аскольдом, принялся развешивать на прибрежных кустах верхнюю одежду для просушки.

Заубер, уединившись, присел на продырявленный рыбачий челн и, что-то бормоча себе под нос, продолжил изучение манускрипта. Остальные решили подняться к монастырю.

Вид на Волгу от древних, беленных известью монастырских стен открывался изумительный. У подножия крутобокого холма голубой лентой расстилалось беспредельное, казалось, водное пространство. Сергей должен был признаться себе, что это, пожалуй, один из лучших виденных им пейзажей во всей необозримой матушке России. Под стенами монастыря шелестела, обдавая прохладой, аллея молодых лип.

— Вот где бы лежать, — с неожиданной дрожью в голосе произнес Степан, когда часть команды, запыхавшись, взобралась на холм. — Вот она где — манность небесная! Хорошо! Отдохновенно!