Авантюристы

Однако трудно представить более великолепное творение рук человеческих. Юстиниан украсил собор с баснословной расточительностью. Иконостас поддерживают двенадцать колонн из чистого золота, балдахин над амвоном усыпан драгоценными камнями, вся священная утварь — чаши, сосуды, ковчеги — сплошь из злата. Шесть тысяч золотых и серебряных лампад льют вокруг свой божественный свет, который отражается в мозаике, преломляется в драгоценных камнях, загадочно мерцает и тает в просторе под необъятным куполом. Император поставил перед своими архитекторами Исидором и Анфимием задачу: превзойти размерами, богатством, красотой знаменитый храм в Иерусалиме.

Юстиниан достиг цели. Собор, созданный его повелением, затмил Храм Иерусалимский. Рассказывают, что в день освящения Святой Софии император воскликнул: «Я превзошел тебя, о, великий Соломон!».

Прокопий словно в последний раз впился глазами в слегка размытые дождем очертания Города.

Рядом с Софией высился Большой дворец и примыкающий к нему Ипподром. Дворец строился и перестраивался на протяжении веков. Вот и сейчас часть его была окружена строительными лесами. Подминая под себя всё новые и новые земли, дворец постепенно сползал к морю и ширился бы дальше, не прегради ему дорогу береговые укрепления. Это был воистину город в городе. Громадный комплекс, состоящий на восточный манер из садов, парков, фонтанов, павильонов, церквей и часовен. Там находились покои для двадцати тысяч слуг, шелкопрядильные и золототканые мастерские, бани, кладовые, конюшни, псарни с охотничьими собаками и гепардами, арсенал и монетный двор. Из века в век там копилось столько произведений ювелирного искусства, что весь дворцовый ансамбль представлял собой огромный разросшийся музей. На глазах Прокопия германский посол, которому случилось быть во дворце, пришел в изумление от придворного обеда, во время которого гости ели с золотых блюд, а фрукты лежали в таких неподъемных золотых чашах, что их спускали с потолка и передвигали по столу специальными механизмами. Прокопий улыбнулся, вспомнив округлившиеся глаза и перекошенный рот тевтонца.

Неподалеку находился еще один отдельный императорский дворец, Вуколеон. Балконы его выходили на Мраморное море, а свое название он получил благодаря большому барельефу, изображавшему битву между быками и львами. Варвары-франки переиначили греческое название дворца на свой лад. Непонятное для них слово они произносили так, чтобы звучало более понятно — «буколеон», «Пасть льва», или «Львиная пасть» — так прозвали они императорскую хоромину.

«Чудовищный язык у этих пришельцев!», — в очередной раз подумал Прокопий и, словно стараясь навечно сохранить в памяти, продолжал вглядываться в знакомые силуэты дворцов, храмов и мокрых черепичных крыш. Пора было уходить. Прокопий зябко повел плечами и еще плотнее обернулся в плащ. Он спустился с крепостной стены по осклизлым ступеням, непроизвольно хватаясь за шершавые, крошащиеся камни рукой.

Стены, защищавшие столицу империи, в этой части города возводились спешно, ввиду грозившего Константинополю нападения гуннов Аттилы. Каменный пояс вокруг города состоял из нескольких частей. Главным и наиболее внушительным укреплением считалась стена Феодосия. Она тянулась от Золотых ворот до Влахернского дворца. На всем протяжении ее усиливали высокие двухъярусные башни, удаленные друг от друга на расстояние полета стрелы. На верхних ярусах, имевших выход на стены, находилось все необходимое для того, чтобы отразить осаду. Здесь всегда дежурили стражники. Вот и теперь они шумно переговаривались между собой, пытаясь укрыться от дождя. Прокопий знал, что Внешняя стена была не столь крепка. Она изрядно обветшала, а проломы в ней заделывались наспех. Укрепления Константинополя только на первый взгляд производили впечатление неприступных. От зоркого взгляда успевших погостить в городе крестоносцев Людовика седьмого не укрылось ничего. Французские рыцари, ошеломленные красотой и богатством Византийской столицы, заметили слабину стен этого огромного хранилища драгоценностей, которыми им так хотелось владеть. Они желали взять этот город, набитый несметными сокровищами дворцов и храмов. Они жаждали обладать столицей великой империи, уподобляясь нетерпеливым любовникам, дрожащим от страсти в предвкушении прелестей своей возлюбленной. Но было кое-что еще. То, что разжигало рыцарей Христа паче желания обладать золотом Константинополя…

При появлении Нарышкина Иоганн Карлович поднялся, снял свое penz nez, и стал торопливо протирать его.

— Мне очень жаль, Серьожа! — пробормотал он. — Я не должен быть так говорить с Вами.

— Пустое, Иоганн, — отмахнулся Нарышкин. — Я тут сегодня почитал кой-чего, и у меня появилось много вопросов.

Брови Заубера поползли вверх:

— Почитал? — немец недоверчиво улыбнулся.

— Ну да, почитал, — с легкой обидой сказал Сергей. — Что я, по-Вашему, готтентот какой-нибудь темный? Я все-таки кой-чему обучался и книги не хуже прочих читать умею.

— О да, разумеется, — сконфузился Заубер. — Какой будет вопрос?