Авантюристы

— Фу, как это скучно! Вы совсем как мой папа. Хозяйство, покосы-выпасы, озимые-зерновые и так далее. Я считаю, что этим должен заниматься управляющий, желательно немец. Посудите сами, мой отец с этими крестьянами бьется, а толку все равно нет! Вот у матушки, Афродиты Васильевны, все было по-другому поставлено. Там Фридрих Карлович управлялся, и во всем, как он говорил, «оргнунг» был. Порядок, значит!

В который раз Сергей поймал себя на мысли о том, что рассуждения обоих Нехлюдовых о хозяйстве он слышал уже в какой-то скверной пьеске….

— Постойте, — сказал Нарышкин, припоминая, — мне кажется, Вашу матушку изволили звать Ариадна Васильевна!

Анастасия слегка смутилась.

— Именно так ее голубушку и звали, — пришел на выручку Нехлюдов. — Но Настенька называла ее «моя Афродита». Уж очень, извольте верить, хороша была покойница!

— Охотно верю, — согласился Сергей. — Так о чем мы говорили?

— Не стало в России порядочного немца, одни жулики и проходимцы, — продолжил прерванный разговор Алексей Петрович. — Думаете, я не хотел немца нанять? Хотел. Еще как хотел. Ну, привели мне одного. С виду, вроде, немец. Рыженький такой. Но все ж думаю, что-то тут не то. Глазки у него так и бегают. Навел справки. Точно! Оказалось поляк. Такая бестия, пся крев!

Обсуждение недостатков польских управляющих прервалось довольно бесцеремонным образом. В залу, ломая картуз и глупо улыбаясь, вперся перепачканный навозом Митька Косой.

— Дело есть, Барин! — заговорщически моргнул глазом Митька. — Выдь на минутку, чаво скажу!

Сергей порывисто вышел, извинившись перед гостями. Хотел было дать зряшному человеку тумака, но Митька, благоухая навозом, источал вместе с тем такую крайнюю преданность, что у Нарышкина не поднялась рука.

— Наследил-то, дурень! — недовольно сказал барин, указывая на жирный след, тянущийся за Митькой из прихожей. — Экий ты, брат, болван, однако. Ну что там у вас стряслось?

— Эта, значит, вона какие дела, — зашмыгал носом Митька. — Мужики говно разгребать ни в какую не хочут! Прямо ни-ни! Так что Афанасич один мается!

— Тише, дурень, не кричи! — зашикал на него Сергей. — Гости у меня. Понимать надо, башка твоя стоеросовая… Куда Петр делся?

— Прямо убег! — снова шмыгнул носом Митька. — Как есть убег. Я, грит, ему не говночист какой! Я — конюх… И мужиков за собой свел.

— Тише, опять ты орешь!.. — Сергей нахмурил лоб. — Ну значит так, возьмешь лопаты и раздашь дворне. Кто там у нас есть — Григорий, Никифор, Фроська, Танюха, пусть тоже впрягаются.

— Понял! — чрезвычайно оживленно кивнул Митька. — Это, значит, всем гребсти, стало быть? Ну я побег?

— Беги, беги, — согласился Нарышкин. — Экий все же дурень народился!

— Так о чем, бишь, мы говорили? — Сергей пригладил непослушные вихры, возвращаясь к гостям.

— Мы говорили о погоде, — подсказал Алексей Петрович.

— Нет, постойте. Кажется, Вы изволили упомянуть о поляках? Я тоже с одним поляком в полку на Кавказе служил. Щеголем был, все в черкеске ходил, с кинжалом в серебряных ножнах, а денщику, чуть что не так, — в зубы!

— Так Вы служили на Кавказе!? Расскажите, ради бога, расскажите! — взмолилась Анастасия Алексеевна.

И Сергею ничего не оставалось, как начать повествование о службе. Вначале вяло, но потом, отвечая на вопросы девушки, он и сам как-то разошелся, вспоминая набеги на горные аулы, немирных чеченцев, рубку леса, выстрелы в спину и отчаянную резню в рукопашной.

В это время за стеной возник шум, будто там и в самом деле шла рукопашная… Дверь распахнулась, и в комнату ввалилась раскрасневшаяся, растрепанная Фроська. Позади нее клубилась возбужденная толпа дворовых.

— Это за что ж нам наказание такое, барин-кормилец, а? — слегка наклонив вперед голову, исподлобья оглядывая гостей, возопила Фроська. — Как мужики, дык все вона, значит, поразбежамши кто куды, а мы, девушки малосильныя, за их будем дерьмо разгребать?!

— Не губите, заступник, Сергей Валерьяныч, — чавкнула моченым яблоком Танюха из-за спины Фроськи.

— Коли мы господские, дык теперь что ж, глумиться над нами давай, так? — продолжила Фроська.

— А я им сказал, чтоб лопаты брали, а они слушать меня не хочут! — жалобно проблеял откуда-то из-за дверей Митька. — И еще скажу, хочут меня отлупить, и чтоб я говно сам греб!

Возникла неловкая пауза.

— М-да уж, однако… — покачал головой Алексей Петрович. — Распустился народ. В прежние времена этакого не было.

— Минутку, прошу извинить, — двинулся из-за стола Нарышкин, багровея и сверля депутацию дворни налившимся кровью подбитым глазом. Он выдавил Фроську в коридор, захлопнул за собой дверь, а затем после непродолжительной паузы по барскому дому ураганом пронесся истошный женский визг, грохот опрокидываемой мебели, топот ног, хлопанье дверей и хлесткое щелканье кнута. Затем в доме вновь воцарилась тишина, вся какофония звуков переместилась за его пределы. Щелканье бича и крики слышались теперь то из парка, то доносились со стороны цветника, то шум, треск веток и визг слышались из малинника, что буйно рос за огородом.