Авантюристы

Степан глубоко вздохнул полной грудью, насколько позволяли легкие, и закашлялся от избытка свежего воздуха.

— Изрядный вид, — сказал дядька Терентий. — Помню, этак вот, однажды пришли мы к острову Тенерифу. Ну и порешили на тую Тенерифу взобраться…

Однако Нарышкин не дал продолжить рассказ. По обыкновению своему, возложив на себя обязанности гида, он сорвал с кудлатой головы картуз и стал размахивать им направо-налево.

— Во-о-он, видите, там за рекой? Это Пески.

(Картуз метнулся в сторону речных отмелей.)

— А вон там, ну воон там — это мост плашкоутовый.

(Картуз поехал в сторону моста.)

— А там Сибирская пристань, стрелка, Сормовский завод; а вон — Кизлярская улица, там вина Кавказские продают!

Картуз Нарышкина совершал замысловатые порывистые движения. Он то плескался в Мещерском озере, то прогуливался по Китайской улице, где шла торговля чаем, то перелетал к Макарьевской часовне, куда на время ярмарки переносилась из монастыря икона почитаемого в народе святого Макария — покровителя торговли.

— Вот там и будем искать господина Трещинского. Там он! — Сергей кивнул головой в сторону огромного ярмарочного города.

От кремля погрузились на извозчика. В большой, открытый, топорно сработанный экипаж была впряжена понурая, грязно-пегая кобыла. «Гроза морей» критически оглядел лошадь.

— Ты уж поспеши, братец, — обратился он к извозчику — невысокому, нескладному малому с рябым лицом и васильковыми глазами.

— Доедем ли? — недоверчиво покосясь на кобылу, усомнился Степан. — Уж больно она лядаща. Живая душа на костылях!

— Не извольте беспокоиться! — алый вытянул дремлющую лошадь вожжой.

— Враз доставим с вашим удовольствием! Валяй, качай, даст барин на чай!

Н-но пошла, дохлятина!!!

«Дохлятина» всхрапнула. По спине ее пробежала крупная зыбь. Малый на козлах снова плеснул вожжами. Кобыла раздраженно мотнула мордой и подпрыгивающей иноходью, набирая ход, затрюхала по улице, распугивая бредущих к вечерне богомольцев. На спуске снова открылась великолепная панорама блестящего самоварным золотом разлива рек. Из-за Волжских далей перла в вечерний небосвод налившаяся чернилами туча. Кобыла исторгнула дьявольское ржание и понесла с неожиданной для такого животного прытью.

— Ну, таперича держись! — истошно крикнул возница, прежде чем экипаж со страшным грохотом увалился вниз под гору крутым разъезженным спуском. — Эге гей, голубчики, грабют! По-ошла родимая!!!

Нарышкин, подпрыгивая на жестком сиденье, глянул на своих спутников. Побелевшая, как полотно, Катерина, ухватив в охапку узел с вещами, испуганно-расширенными глазами смотрела перед собой. Степан, уцепившись руками за борт коляски, на разные лады истово и почти беззвучно бормотал:

— Помилуй мя грешного… упаси и сохрани раба твоего…

Терентий, тщетно пытался придержать разваливающуюся горку пожитков.

— Ох, мать честная! — успел подумать Нарышкин, прежде чем экипаж с адовым грохотом ринулся вниз и исчез в облаках пыли…

— В аккурат довез, — немного смущенно почесывая бок, пробормотал возница, когда, просвистев с горы и, кажется, одною только силой инерции промчавшись по плашкоутному мосту, крякнув напоследок остатками рессор, повозка замерла против Макарьевской часовни.

«Дохлятина», выпучив глаза, возбужденно храпела и трясла мордой. По крупу ее пробегали мелкие судороги.

— Ну, стой, будя! — успокаивающе пробормотал извозчик и ткнул кобылу в бок поросшим светлой шерстью кулаком. «Дохлятина» покосилась на хозяина и нервно укусила его за плечо.

…Первым из экипажа вывалился порыжевший от пыли Степан. Пошатываясь и заплетая ноги, он проковылял до тумбы с объявлениями пароходства, где его громко стошнило. Ставшая из белолицей слегка зеленоватой, Катерина на прямых, негнущихся ногах вышагнула из коляски. Ее платок сбился набок, выпростав наружу расплетшуюся косу.

— Держи, на вот, — Терентий, утирая пыльное лицо, отсчитал вознице медяки.

— Как-то еще вещи не растеряли?

Последним на грешную землю ступил Нарышкин. Его вихры стояли дыбом — картуз слетел во время бешеной скачки. «Гроза морей» внимательно посмотрел в васильковые глаза извозчика.

— Ну, дык вот… — ежась, заметил тот и отвел взгляд.

— С-с-с… — прошипел Нарышкин и глаза его от усилия налились красным.

— Это вам спасибо сударик-барин, — отмахнулся извозчик.

— С-с-скотина, едва не угробил! — старательно выговаривая буквы, закончил Нарышкин и, не смущаясь присутствием Катерины, широко и вольно выматерился…

В этом году открытие ярмарки, по обыкновению, должно было состояться 15-го июля. Однако торговля на территории этого огромного привоза уже шла. Многие павильоны достраивались, над площадью торжища стоял стук молотков, визг пил и деревянный шорох рубанков.

Ярмарка действительно была подобна городу. С улицами, площадями, гостиницами, трактирами, соборами, мечетью, караван-сараем и чайна-тауном.

Здесь были свой цирк и ипподром, банки и торговые конторы без числа, вершившие дела свои по всему белу свету. Черта лысого, казалось, можно было купить на этом огромном рынке и его же продать по весьма сходной цене, разумеется, ежели сыскался бы покупатель.