Авантюристы гражданской войны: историческое расследование

«Революционный» роман с Александрой Коллонтай начался у Дыбенко еще в апреле 1917-го, когда Шурочка как агитатор-большевик поднялась на борт его корабля, что стоял в Хельсинки. Шура Коллонтай так красиво говорила о неподчинении властям и реакционном смысле займа «Свободы», что матросы прекратили кричать и выслушали ее часовую речь. После этого Дыбенко пронес Шурочку по трапу на руках и договорился о свидании. Это было начало эпатажного романа, растянувшегося на шесть бурных лет. В своем дневнике Коллонтай запишет, что во время первой с ней встречи Дыбенко «рассеянно оглядывался вокруг, поигрывая неразлучным огромным револьвером (очевидно, маузером. — Авт.) синей стали».

В Семнадцатом Шуре Коллонтай было уже сорок пять, но она сохраняла черты былой красоты и элегантность. В Семнадцатом она была одержима идеями «свободной революционной любви», «любовью пчел трудовых» — доступной и ни к чему не обязывающей. Павел Дыбенко был на семнадцать лет моложе своей возлюбленной. Тогда Шурочка была очень влиятельной партийной дамой, и Дыбенко понимал, что от неё может зависеть его будущее. Александра Коллонтай с лета 1917-го становится членом ЦК большевистской партии, единственной женщиной из 22 вождей партийного Олимпа, что после Октября вершили судьбы одной шестой части суши.

Вторая половина Семнадцатого — кульминация романа. Павел и Шура в июле оказались в одной тюрьме, а в августе были выпущены под залог и тотчас ринулись в революцию. Тогда-то на конспиративной квартире Шура и представила «своего матросика» Ленину, Она тянула его «наверх», требовала, чтобы он делал революционную карьеру. В письме Коллонтай к Дыбенко есть такие слова: «... старайся быть ближе к центру... на глазах». Тогда, объясняла она, возможно назначение на «ответственный пост». Не только любовницу нашел Павел, но и покровительницу, которая иногда относилась к «своему молодому матросику» как к сыну.

Коллонтай была одной из ключевых фигур революции. Член ЦК партии, член президиума Второго Съезда Советов народный комиссар государственного призрения, особа близкая к Ильичу, и бывшая любовница другого «советского министра» — наркома труда А. Шляпникова. Позиции [12] ее в руководстве были непоколебимы. «Анафема», которую на нее наложила церковь за руководство вооруженным захватом Александро-Невской лавры для нужд наркомата призрения, даже импонировала «безбожному» СНК.

Коллонтай была организатором транспортировки немецких денег, превратившихся в «деньги партии». Она хранила тайну происхождения этих денег и тайну связи большевиков с Германским генеральным штабом. Вызывает улыбку назначение Коллонтай членом следственной комиссии ЦК партии, которая по указанию Ленина разыгрывала всероссийский фарс, изображая в ноябре — декабре 1917 года следствие по делу об обвинении большевиков в использовании «немецких денег». Обвиняемые сами проверяли обвинения в свой адрес и сами себя судили. Мечта всех уголовников! Естественно, комиссии признала большевиков невиновными в получении «немецких денег» и сняла все обвинения.

В первые часы после захвата Зимнего дворца Дыбенко выполнил весьма деликатную операцию по изъятию в Министерстве юстиции судебного дела «о немецких деньгах для партии большевиков», что открыло Временное правительство. Дыбенко были изъяты, а Лениным и Коллонтай' уничтожены документы германских и шведских банков, которые проливали свет на «революционную аферу».

В матросской среде Дыбенко был известен не только буйством и импульсивностью, но и хорошим каллиграфическим почерком. Его писанина изобиловала писарскими завитушками, украшательством, а также корявыми фразами и множеством грамматических и стилистических ошибок. Ленину, получавшему от Дыбенко такую «писанину» в виде отчетов, приходилось мириться с этим. Зато Дыбенко был хорошим исполнителем и голосовал тогда «по-ленински», даже против свободы печати.

Вот каким «орлом» виделся Дыбенко разным людям в начале 1918-го, на вершине своей карьеры.

Зинаида Гиппиус, известная поэтесса и «враг большевизма», так описала Дыбенко: «Рослый, с цепью на груди, похожий на содержателя бань, жгучий брюнет». Оказывается, золотая цепь на груди не только любимое украшение «бригадных братков», но и их товарищей «из далекого прошлого». [13]

Шура Коллонтай пишет в своем дневнике о Дыбенко «образца 17-го года» с любовью и восхищением: «Это человек, у которого преобладает не интеллект, а душа, сердце, воля, энергия... Я верю в Павлушу и его Звезду. Он — орел... Люблю в нем сочетание крепкой воли и беспощадности, заставляющее видеть в нем «жестокого, страшного Дыбенко...». Немного прозрев, уже в 19-м Коллонтай добавит: «Дыбенко несомненный самородок, но нельзя этих буйных людей сразу делать наркомами, давать им такую власть. Они не могут понять, что можно и что нельзя. У них кружится голова».