Авантюристы Просвещения: «Те, кто поправляет фортуну»

Не вполне понятно, когда он попал в Россию: некий д’Арагон поминается в 1753 г. в «Берлинской газете» (Gazette de Berlin, № 138), рассказывающей о московских делах[634]. В сентябре 1757 г. его однофамилец дипломат «итальянский дворянин маркиз Рименес д’Аррагона» получает паспорт для проезда из Петербурга в Стокгольм[635]. Казанова рассказывает, что Даррагон прибыл в Петербург в 1759 г. вместе с бароном де Сент-Эленом из Копенгагена. Он блестяще владел картами и клинком (позже в Риге он легко победил в фехтовальном зале всех авантюристов, включая Казанову), стал майором в Голштинском полку и, испросив дозволение держать при дворе банк в фараон, в три или четыре года заработал сто тысяч рублей. Правда, отправившись в 1764 г. по проторенной дороге из России в Польшу, где дозволялись азартные игры, неаполитанец быстро спустил свое состояние, напав на шулеров почище него. В 1766 г. Казанова встречает его в Спа. Архивы этого курортного городка дважды поминают его: 18 июля 1766 г. «великомощный сеньор Поль Ранго д’Арагона, полковник императрицы российской и камергер голштинский великого князя российского, объявляет, что родился 15 мая 1720 г.». Он в ту пору женился на богатой пожилой англичанке. Через год, 9 сентября 1767 г., местным стражникам пришлось применить силу, чтобы унять «маркиза д’Арагона» и нескольких французских офицеров, в нарушение княжеских указов упражнявшихся в стрельбе из пистолетов на Гульбище после семи часов (не исключено, что на самом деле речь шла о дуэли)[636]. Росту в нем было шесть футов, но, как ревниво замечает Казанова, не было в нем ни остроумия, ни вежества, а ноги изрыты венериными ранами. Затем в 1769 г. пути двух авантюристов пересекаются в Марселе, через год Даррагон покупает имение в Модене, где он и умер в 1792 г.[637]

Но место учителя фехтования, как любого другого преподавателя, имело существенный недостаток: его считали за слугу, а не за ровню. Сходная проблема стояла перед теми, кто предпочитал умственный труд, полагался на сообразительность, а не на ловкость рук (это, разумеется, не означало, что искатель приключений вовсе отказывался от плутовства). Как правило, авантюристы пробуют одни и те же профессии, переходя со ступеньки на ступеньку: актер, учитель, журналист, библиотекарь, секретарь, педагог, историк.

Службу приходилось начинать с низов, ибо не от хорошей жизни отправлялись в Россию рыцари удачи. Фужере де Монброн и барон де Чуди побывали в тюрьме за свои сочинения и по всему свету искали убежища. Тимолеон Альфонс Галльен де Сальморанк (ок. 1740 — после 1785), служивший копиистом у Вольтера, а затем секретарем у французского посланника в Женеве Пьера-Мишеля Эннена, попал в Бастилию за долги. На тридцать тысяч ливров наделал долгов в родной Женеве Франсуа-Пьер Пикте, по прозвищу Великан (1728–1798). Без гроша и без рекомендаций приплыл в Петербург Бернарден де Сен-Пьер. Даже имя приходится либо менять, как Чуди, пользовавшийся литературными псевдонимами шевалье де Люси и граф де Питланж, либо облагораживать, именовать себя графом, как Казанова, Калиостро, Заннович и т. д., либо шевалье, как Бернарден де Сен-Пьер.

Чуди в 1753 г. дебютировал в придворной труппе императрицы Елизаветы Петровны. Ремесло актера, человека без лица, меняющего ежедневно маски и судьбы, может быть символически интерпретировано как позорное начало жизни (карьеры) — рождение вне брака, пятнающее биографию. Профессия эта больше подходила женщинам, скоро обретавшим богатого покровителя. Но надо было быть настоящей комедианткой: девицы полусвета, впервые выходившие на сцену в России, вроде парижанки Жюли Вальвиль или венецианки Виченцы Рокколини, проваливались с треском. Пикте, набравшийся опыта под руководством Вольтера, устроился лучше — готовил святочные развлечения, ставил при дворе французские спектакли.

Другой презираемой профессией было ремесло учителя французского языка. Как правило, промышляли им люди невежественные, о грамматике имевшие самое смутное представление, но скоро смекнувшие, что болтать на родном языке выгоднее, чем печь пироги, тачать сапоги и уж тем более пахать. Фигура нищего учителя-француза вошла в культурную мифологию России XVIII–XIX вв. Сальморанк поначалу ничего лучше себе не нашел, и в 1774–1777 гг. служил гувернером в аристократических домах Москвы и Петербурга, причем переменил немало хозяев. Правда, удачный выбор семьи мог обеспечить дальнейшую карьеру: Пикте был французским учителем у Григория Орлова, Жан-Луи Карра, как мы помним, на тех же правах попал к молдавскому господарю.