Авантюристы (СИ)

Степан нахмурился паче прежнего, однако уступил компаньонам и, пробурчав что-то нечленораздельное, принялся прыгать по мелким камням, стаскивая с себя одежду. Наконец, оставшись в одних портах, Степан, перекрестившись три раза, смело, будто на плаху, пошел к воде и дерзко ринулся впалой грудью прямо в набежавшую невысокую волну. Однако тут же с отчаянным криком он выскочил обратно и, высоко взбрыкивая ногами, подвывая и чертыхаясь, запрыгал к берегу.

— Что случилось? — поинтересовался Нарышкин. — Что он там ревет, как бык на бойне?!

— Что с вами, батюшка?! — встревожено крикнула отцу Катерина, но тот не отвечал, и только схватившись за голову, юлой вертелся на горячих камнях.

Дядька выбрался из воды и, подойдя к неудавшемуся купальщику, тронул его за плечо. Степан поворотился, оторвал ладони от лица. Один глаз его заметно покраснел и слезился.

— Ожгло! Прямо в бельма — пырь! — захныкал он. — Не успел толком окунуться, — ан вся рожа будто бы в холодце! Что это такое, Терентий, ась?!

— Медуза! — хмыкнул дядька. — Всех-то и делов! Жив будешь, Афанасьич, не блажи. Чистой водой харю умой, и все пройдет. Эх ты, горе-пловец!

«Гроза морей» приземлился на расстеленный плед, потянулся и прищурился.

Море мягко и размеренно шуршало в камнях, навевая дрему. Солнце купалось в теплой воде. Где-то за валунами, в районе порта, настойчиво гудел одинокий пароход.

— «Цесаревич» подался до Лександрии! — словно угадывая мысли барина, сказал присевший рядом на краешек покрывала Терентий. — Через пару ден, должно, будет уже в Босфоре.

Сергей вяло кивнул.

— А мы вот застряли здесь, в Одессе! — буркнул он и с шумом выдохнул, отчего мелкие песчинки веером разлетелись у него из под носа.

Стояла середина августа. Плавание, начавшееся для товарищества «Нарышкин & Ко» в приокском городке Алексине, после всех перипетий завершилось в Самаре, куда всю компанию доставил чистенький и аккуратный рейсовый пароходик «Сормово». На нем был очень неплохой, хотя и крохотный, по сравнению с трехпалубными гигантами, буфет, где подавали отменную ушицу. Сергей облизнулся, вспоминая белоснежные скатерти, хрусталь и вкуснейших серебряных стерлядок, которых покупали прямо на берегу у рыбаков. Это было, пожалуй, одно из последних приятных волжских воспоминаний. Затем, началась долгая сухопутная дорога до Киева, через Пензу, Тамбов, Курск и Орел. В Тамбове товарищество распрощалось с Никиткой.

В последнее время тот стал довольно обременителен. Кроме того, исходящее от волжского Робинзона амбре было слишком сильным и никак не желало выветриваться. Зато очень быстро выветрились сто рублей и вполне сносная одежда, выданные ему Нарышкиным.

Беспокойный пушкарь доставлял слишком много хлопот, всюду выказывая свой строптивый, неуживчивый характер. На «Сормово» он поссорился с кочегаром, был бит и чудом не попал в топку пароходного котла. В Самаре, сходя на пристань, он умудрился свалиться с трапа и едва не утонул, о чем местная газета написала: «… Будучи выловлен из воды, пострадавший оказался пьяным до последней возможности, или, как сказали бы у нас в городе, „пьян, как брандмайор“. Не будем называть имена, но вы, дорогие читатели, безусловно, поняли, о ком идет речь! Я имею в виду брандмайора N-ской пожарной части, г-на Х-ва.»

В Пензе неуемный пушкарь помочился на ворота дома княгини Бабо-Баборихиной, вследствие чего вышел большой, шумный резонанс, и товарищество едва успело унести ноги из города. Никитка вновь был бит, но теперь уже Нарышкиным, которому начали приедаться выходки отшельника.

— Такого даже я себе не позволяю! — строго сказал «Гроза морей», но его голос так и не был принят к сведению.

Оказавшись в родном Тамбове, Никитка снова безобразно напился на первом постоялом дворе сразу же за заставой.

— Куда ж его теперича? — проявил сердобольность Степан, глядя на расхристанное тело пушкаря, развалившегося на лавке. Волосы Никитки были сваляны овчиной, нос багров, щербатый рот бормотал околесицу, перемежаемую вполне внятной, грубой руганью в адрес всех присутствующих. Затрещины, которыми время от времени снабжал пьяного артиллериста Нарышкин, уже не действовали.

— Все! — отрезал Сергей. — Дальше наши пути расходятся!

— Что тут поделаешь, — развел руками Терентий. — Коли в разнос человек пошел, тут уж никакой резон не поможет. Амба! Закрывай лавочку, не то далеко не уедем. Нам он теперь только помеха, все равно что в попе дробинка или навроде как зуб больной во рте. Куда с таким дале ехать? А здесь он по крайности дома!

— Пропадет християнская душа! — вздохнула Катерина. — В леса уйдет или же нищебродить станет.

— Кто бы говорил! — покачал головой Степан. — Сами-то мы давно с паперти слезли?

— Что есть такое «в попе дробинка»? — спросил пытливый Иоганн Карлович, отрываясь от изучения манускрипта…

В результате недолгого совещания волжский Робинзон был оставлен как есть — почивающим на лавке. И только толстый хозяин постоялого двора получил от Нарышкина «красненькую» и наказ: «Присмотри за человеком!»