Авантюры студиозуса Вырвича

— Да, эта паненка должна уметь многое. Во всяком случае, на этой бумаге точно что-то отразит. Воплощал идеи Жюльена де ля Метри уже упо­мянутый мною мастер Вокансон. Вначале он сделал механического флейти­ста, который играет на флейте менуэты и ригодоны — он действительно дует в инструмент, пальцы нажимают на клапаны. Посмотреть на чудо собира­лись целые толпы! Потом мастер сделал железную утку, что могла не только крякать, ходить, хлопать крыльями, но и есть, переваривать пищу и отправ­лять естественную надобность. Это я уже сам однажды наблюдал. И наконец, в академию Лиона Вокансон подал проект искусственного человека — авто­мата, чьи движения, кровообращение, пищеварение, сокращение мышц могли бы имитировать человеческие, даже трупы нам, медикам, не нужно было бы выкапывать, чтобы изучать анатомию.

Прантиш хмыкнул, потому что проблема с материалом для анатомиче­ского театра была настолько острой, что пахла пусть не костром, но тюрь­мою — точно. Отцы-иезуиты и так следили за каждым шагом профессора-схизматика, а когда тот заводил разговор насчет практических занятий для своих студентов, улыбались так вежливо, что можно было скорее отравиться их доброжелательностью, чем получить согласие на очередной эксперимент. Тем более что медицинский факультет, как было обещано, так и не основали, кафедра Лёдника была скорее факультативной. Так что бывший алхимик все время серьезно рисковал. Но представить, что нужно вскрывать желудок автомату? Что кто-то мог попробовать сам создать живое существо, замах­нуться на роль Господа?

— И сделал Вокансон это чудовище? — спросил Вырвич.

— Навряд ли, — мрачно ответил Лёдник. — Академики в Лионе боятся обвинения в богохульстве. Приравнивать человека к механизму — значит отрицать существование вечной души, упаси нас Бог от таких исследовате­лей. Муравей не может сделать муравья.

Вырвич насупился.

— А не обвинят ли нас за эту тварь в колдовстве?

Лёдник хмыкнул.

— Кукла — это не страшно. Я видел гораздо страшнее. — Профессор поколебался и неохотно продолжил. — Был у меня в Праге один. учитель. Он очень хотел изучить настоящую душу. Подстеречь, когда она отделяется от тела, взвесить, если удастся — перехватить. Возможно, вселить в другое тело. Вот такие эксперименты — чудовищны. Это — уже за гранью дозво­ленного человеку.

Студиозус почувствовал, как по коже побежали ледяные мурашки. Лёдник никогда о своей алхимической юности не рассказывал, а из путешествий по Лейпцигам-Прагам-Лионам-Парижам-Лондонам и где там еще он успел побывать — тоже озвучивал не все. И Вырвичу вдруг показалось, что он совсем не знает мужчину с хищным профилем, который стоит рядом в черном камзоле и аккуратном парике.

— Вы что, людей ради экспериментов убивали?

Лёдник глухо ответил, всматриваясь куда-то в пространство:

— Я — нет. Но мой учитель, боюсь, ни перед чем не останавливался.

Умолк, опустив голову, и тени в углах комнаты потемнели.

— Каждый день напоминаю себе, какое счастье, что Господь вовремя меня остановил, не дал дойти до бездны. Пусть и позволил, чтобы я сам себя сделал рабом, потерял все, что ценил. А ты думал — я неизвестно почему раскаивался, от алхимии отказывался? — Лёдник горько улыбнулся. — Да, я только наблюдал. Делал вид, что не догадываюсь о безбожных стадиях экспериментов. Но где-то же, на краю сознания — знал! Любопытство перевешивало все. Даже боязнь погибнуть духовно. До конца жизни теперь вымаливать.

Встряхнул головой, будто сбрасывая тяжелые воспоминания.

— Так что автомат — это ничего, это интересно и может иметь практическое применение. Потому что Вокансон и новые ткацкие станки придумывает.

Прантиш тоже отогнал ужасные картинки, кои рисовало воображение о чернокнижном прошлом его бывшего слуги, взлохматил русый чуб.

— И ты думаешь, что эта кукла может есть и. ну. отправлять надоб­ности?

— Это навряд ли! У Пандоры органов пищеварения не предусмотре­но! — улыбнулся Лёдник.

— Почему Пандоры?

Профессор показал на деревянный щит от ящика, прислоненный к стене, с выжженной надписью.

— Надеюсь, не требуется напоминать, что согласно античным мифам красавицу Пандору создала богиня Гера, которая хотела отомстить людям, и прелестница из-за своего любопытства открыла сосуд с запечатанными болез­нями и бедами.

Вырвич только отмахнулся:

— Да ну их, мифы. Давай лучше автомат этот включим, посмотрим, что он делает!

— Если бы его можно было включить, я бы это сделал, — недовольно объяснил Лёдник.

— Сломан? — разочарованию Вырвича не было границ.

— Конечно же.

— Вот бы Якуба Пфальцмана сюда, он бы разобрался! — мечтательно промолвил Прантиш, рассматривая сероглазую Пандору. — Пфальцман — настоящий мастер.