Они преодолели бурелом и пошли дальше по лыжне, неловко с непривычки шагая на широких тупоносых снегоступах, теряя их из петель, падая и поднимаясь. Пейзаж за буреломом изменился – редкие чахлые деревца, кое-где из-под снега торчала болотная осока. Горячий пот заливал лицо, в глазах рябили белые пятна все гуще, все плотнее, пока белая пелена не повисла кругом… Бегун вдруг встал и глянул вверх: снег валил с неба, тяжелый, вполладони, падал не кружась, налипая на ветви, выравнивая следы.
– Снег! – в ужасе крикнул он. – Лыжню заметет! Скорее!
Они, как могли, прибавили шагу, задыхаясь, волоча на лыжах комья липкого снега.
– Смотри, еще лыжня! – указал Бегун. – Значит, жилье близко!
Они подошли к развилке следов.
– Это наша лыжня, – сказал Рубль.
Бегун огляделся вокруг. Они, действительно, проходили здесь часа три назад.
– По кругу водит, – ахнул он. Теперь понятно было, что охотник заметил погоню и нарочно повел их через бурелом, чтобы спéшить, а теперь путает след.
Лева бессильно сел в снег.
– Вставай! – Бегун подхватил его под мышки, пытаясь поднять. – Пойдем назад!
– Куда – назад? Налево? Направо? – заплетающимся языком спросил Левка. Он засыпал, свесив голову на грудь.
– Куда угодно, только не спи! – Бегун сам едва держался на ногах, тяжелые веки закрывались, и будто горячая рука давила в затылок, пригибая голову. Он отчетливо понимал, что нельзя спать – это смерть, из последних сил заставлял себя двигаться. Он наломал веток, вытряхнул из карманов какие-то бумажки с бессмысленными теперь телефонами, паспорт, деньги, билеты, скомкал и поджег. Мерзлая кора шипела и не разгоралась.
– Нельзя сидеть… – сказал Бегун и сел. – Только не спать… – он закрыл глаза. – Надо идти… Нельзя умирать так глупо… – сладостное тепло разливалось по усталому телу, он тонул в горячем багровом тумане…
– …Возмутилася вода под небесем, изыдоша из моря двенадесят жен простовласых и окоянных видением их диавольским… И вопрошает их святый Силиний и Сихайло и Апостоли, четыре Евангелисты: что имена ваши? Едина рече: мне имя Огния – коего поймаю, тот разгорится, аки пламень в печи. Вторая рече: мне имя Ледиха – коего поймаю, тот не может в печи согреться. Третья рече: мне имя Желтая – аки цвет дубравный. Четвертая рече: мне имя Глохня, котораго поймаю, тот может глух быти…
Багровый вязкий туман клокотал в груди, не давая насытиться воздухом, Бегун часто и с силой вдыхал, пытался разодрать легкие, как заскорузлые слежавшиеся меха дедовской гармони. Он то плавился от нестерпимого жара, извивался, будто пытаясь выползти из раскаленной кожи, – сердце не справлялось, стучало реже, пропуская каждый следующий такт, – то замерзал и скручивался в клубок, стараясь уменьшиться размером, не чуя окоченевших пальцев.
– …Шестая рече: мне имя Юдея – коего поймаю, тот не может насытиться многим брашном. Седьмая рече: мне имя Корчея – коего поймаю, тот корчится вместе руками и ногами, не пьет, не ест. Восьмая рече: мне имя Грудея – котораго поймаю, лежу на грудях и выхожу храпом внутрь. Девятая рече: мне имя Проклятая, коего поймаю, лежу у сердца, аки лютая змея, и тот человек лежит трудно. Десятая рече: мне имя Ломея – аки сильная буря древо ломит, тако же и аз ломаю кости и спину. Одиннадцатая рече: мне имя Глядея – коего поймаю, тому сна нет, и приступит к нему и мутится. Двенадцатая рече: мне имя Огнеястра – коего поймаю, тот не может жив быти…
Иногда Бегун на мгновение поднимал голову над поверхностью багрового тумана и тогда видел то склонившуюся к нему страшную крючконосую старуху в повязанном ниже бровей платке, то суровые бородатые лики, но не успевал он глотнуть свежего воздуха, как та же большая горячая рука упиралась ему в затылок и пригибала. Он яростно сопротивлялся, барахтался и звал на помощь – и снова захлебывался и тонул, шел на дно багрового тумана, где плясали двенадцать безобразных голых девок с распущенными до пят слипшимися волосами. И сквозь все видения неотрывно, пристально смотрели на него детские глаза Христа Спасителя.
– …Крест – хранитель вся вселенная. Крест – красота церковная, крест – царев скипетр, крест – князем держава, крест – верным утверждение, крест– бесам язва, крест – трясовицам прогнание; прогонитесь от рабов Божиих сих всегда и ныне и присно и во веки веков. Аминь!..
Когда Бегун окончательно пришел в себя, первое, что он увидел, был лик Христа-младенца на бревенчатой стене над тлеющей лампадкой. Сам Бегун лежал на матрасе, набитом соломой, укрытый засаленной шкурой. Рядом лежал истончавший вдвое Рубль с провалившимися, как у покойника, глазами и бородой. Он тоже смотрел на икону.
– Спас Эммануил, – отрапортовал он. – Три тыщи грин. С прибытием, Бегун…