Аватара

— Все это я говорю потому, что сегодня тебе предстоит участвовать в операции, которая закончится уничтожением людей — тех самых, которые заслали к нам Леграна. Если мы не убьем их, они уничтожат нас. Они признают только силу. Банда Гверини не страшна. У нее мы отобьем охоту совать нос в наши дела. Но Гверини, конечно, выполняет чей-то заказ. В конце концов, для самих марсельских бандитов наша фирма интереса не представляет, однако известно, что Гверини тесно связан с «Триадой» — крупным международным гангстерским синдикатом. Видимо, разгадку засылки к нам разведчика следует искать в «Триаде». Придется, в свою очередь, заслать туда наших людей. Только «Триаде» мы тоже не нужны. Остается предположить, что кто-то дал заказ синдикату «пощупать» нас… Я предельно откровенен с тобой, Виктор, и не спрашиваю твоего согласия на участие в операции. Полагаю, что ты с нами.

— Хорошо, — выдавил я, а про себя подумал: «А что бы произошло, скажи я «нет»?»

Впрочем, я неожиданно понял, что люди, заславшие к нам лазутчика, — скорее всего гангстеры, а поэтому и мои личные враги. Куртьё — великий ученый, и то, что он сделал в науке, достойно всяческого поощрения, а не уничтожения. К тому же я с детства ненавидел бандитов, гангстеров — всех тех, кто, пользуясь силой, навязывает свою волю слабым и глумится над ними. И я немало получил в жизни синяков, заступаясь за беззащитных.

Однажды мне пришлось участвовать, не желая этого, конечно, в довольно серьезной истории. Я учился в университете и как-то вечером провожал домой свою сокурсницу. Дело было в 16-м округе Парижа. Мы вышли из метро и углубились в тихий, безлюдный переулок. Это был квартал для обеспеченных людей. Обычно здесь не хулиганят. Сначала я подумал, что эти трое пришли из Булонского леса, находившегося рядом, где, видимо, рыскали в поисках неожиданной добычи. Они были пьяны, и у них были ножи. Возникли они перед нами внезапно из какой-то ниши в стене. Чувствовалось, что это не профессионалы, просто им хотелось позабавиться. Упиваясь своей силой, наглостью и безнаказанностью, они прижали нас к стене, и только тут я заметил на противоположной стороне улицы тихо урчавший «ситроен» последней модели. «Это не шпана из Булонского леса, — пронеслось в голове. — Это бандитствующие сынки, ищущие острых ощущений». Я знал эту публику — наглые, трусливые и безмерно жестокие. Они могли пойти на бессмысленное убийство. В нашем неблагоустроенном обществе насилие стало одной из наиболее доступных форм самоутверждения.

— Вот что, юноша, — заявил тот, кто был в центре, — мы заберем у тебя всего-навсего кошелек и твою курочку. Кошелек ты вынешь из кармана добровольно. Курочка пойдет с нами также добровольно. Ничего плохого, с точки зрения развития человечества, мы ей не сделаем… — И он довольно загоготал.

Меня стало трясти. Это еще больше развеселило нападавших. Тогда я полез руками в правый и левый боковые карманы куртки якобы в поисках кошелька, неожиданно вынул маленькие черные пистолеты и выстрелил в лица тех, кто стоял слева и в центре. Пистолеты были всего лишь безобидной имитацией «вальтера» и заряжались шестью пистонами каждый. Из них нельзя было ни убить, ни даже ранить. Однако в стволе каждого пистолета находился картонный патрон со слезоточивым порошком, который при выстреле распылялся метра на два вперед. Оба бандита взвыли от острой боли в глазах, а я сделал шаг вправо и, направив теперь уже абсолютно безвредные пистолеты на обалдевшего третьего, резко ударил его ногой в низ живота. Он охнул и опустился на тротуар. Все это произошло молниеносно. Схватив свою спутницу за руку, я бросился к урчавшему «ситроену», почти втолкнул перепуганную девушку в машину, сел за руль и резко рванул с места. Через несколько кварталов я остановил машину недалеко от площади Этуаль, помог выйти спутнице, стер платком отпечатки пальцев на руле и ручках двери, а ключи от автомобиля выбросил в водосточную канаву. Когда мы спустились в метро, я объяснил девушке, что сегодня ей лучше переночевать у какой-нибудь родственницы, а маме, чтобы не тревожилась, позвонить по телефону…

— Сейчас я вызову Жоржа, — прервал мои воспоминания Куртьё, — и он объяснит тебе, что следует делать.

Худощавому, подтянутому парижанину Жоржу Ривэ я симпатизировал. Мы с ним иногда совершали совместные прогулки (думаю, у него было задание профессора подружиться со мной) и болтали о всякой всячине. Парень он был веселый, знал массу занимательных историй из парижской жизни начиная от Бурбонов и кончая нашими днями.