Аватара. Фантастический роман

— Да-а… — протянул Куртьё уже с обычной своей иронией. — Может, начинающий в биологии романтик и бывает гуманистом, как вы говорите, высшего типа. Только наши врачи — возьмите, к примеру, рекомендовавшего вас Руайе, — почему-то думают прежде всего о деньгах, об особняках и уже в последнюю очередь — о здоровье пациентов. Сколько вам лет, Виктор?

— Двадцать шесть, профессор.

— Прекрасно! Вернемся к этому разговору… когда вам исполнится сорок.

Он допил кофе, изящным движением поднялся с кресла, поклонился и вышел из гостиной.

Профессор Куртьё был из породы гениев. Не знаю, сколько ему было лет, наверное, около пятидесяти, но этот белокурый подтянутый аристократ выглядел так, что мог в любой момент, не стыдясь, пойти под венец с молоденькой девушкой. Кстати, он не был женат. О гениальности Куртьё говорили с большим почтением в кругу крупнейших биологов мира, хотя, как я подозреваю, эти самые биологи имели весьма смутное представление о роде его занятий. Я тоже не очень хорошо представлял себе характер работы профессора, хотя и служил у него уже несколько месяцев. Тем не менее и того, что я успел узнать, вполне хватало, по моему разумению, на присуждение Куртьё полудюжины всяческих почетных премий. Однако основным принципом работы его фирмы была полная секретность.

Эта секретность несколько настораживала меня. Я не раз пытался понять, что же в действительности представляла собой фирма «Сосьете женераль де решерш сьянтифик», в которой я работал. Пока я знал о ней мало. Беспокоила меня и мысль о том, соответствует ли глава фирмы профессор Куртьё тому образу, который я составил в своем воображении.

Внешне все выглядело вполне пристойно. Я имел прекрасные личные апартаменты, возможность работы в великолепно оборудованной лаборатории, а также оклад, превышавший самые смелые предположения. Куртьё был со мной обычно приветлив и лишь временами чуть-чуть холодновато вежлив. Но таков был стиль его поведения со всеми сотрудниками… Ну что ж, поживем — увидим.

Остаток дня мне предстояло провести в изучении актиномицетов, или, как их называют, лучистых грибков.

В 1945 году С. Ваксман и А. Шатц выделили из культуры актиномицета антибиотик стрептомицин. Собственно, лучистые грибки не моя специальность, но шеф, как я мысленно звал профессора, безжалостно заставлял меня заново штудировать массу материалов по биологии, химии и физике. Сам Куртьё обладает феноменальной памятью и нашпигован таким количеством знаний, что соперничать с ним может, пожалуй, лишь библиотека американского Конгресса. У шефа есть какая-то, только ему и богу известная, система, помогающая раскладывать знания по полочкам и никогда ничего не путать. В нужный момент он извлекает эти знания из глубин памяти со скоростью, превышающей быстроту последней модели ЭВМ. К тому же Куртьё знает уйму разных языков, на которых говорит хотя и с одним и тем же акцентом, но зато без ошибок. Мои разноплеменные бабушки выучили меня с детства: одна французскому и английскому, другая — чешскому и русскому языкам. Жизненные скитания значительно расширили мой лингвистический кругозор, кроме немецкого, испанского и итальянского, мне пришлось говорить на суданских и некоторых азиатских языках. Но Куртьё по сравнению со мной настоящий полиглот, и я невольно тушуюсь, когда он начинает насмешливо пояснять, что означает то или иное выражение в японском языке или на малаялам — есть такой язык в Индии. Потом я специально проверял пояснения шефа по словарям — он не ошибался. Однако, насколько я успел разобраться, основное внимание шеф уделяет не языкам и не биологии, а «наукам-перекресткам», то есть стыкам разных наук — биологии, математики, электроники, механики и т. п.

Итак, Куртьё дал мне кипу папок, содержавших полезные сведения об актиномицетах, посоветовав внимательнее отнестись к работам немца Р. Лиске. Этот Лиске в двадцатые годы скрупулезно обобщил массу данных о происхождении и свойствах лучистых грибков.