«Мы, немного изучившие этику Канта, анализировали ее довольно тщательно и пришли к заключению, что взгляды даже такого великого мыслителя не соответствуют полному определению необусловленного абсолютного принципа нравственности[570]
, как мы его понимаем. И эта кантовская нота звучит по всему вашему письму. Вы так любите человечество, говорите вы, что откажетесь от самого Знания, если ваше поколение не сможет им пользоваться. И все же это филантропическое чувство, кажется, даже не внушает вам милосердия к тем, кого вы рассматриваете как ниже стоящих по умственным способностям. Почему? Просто потому, что филантропия, которой хвастают западные мыслители, лишена характера универсальности, то есть она никогда не была основана на принципе универсальной нравственности, никогда не поднималась выше теоретических рассуждений; среди вездесущих протестантских проповедников она является только случайным проявлением, но не признанным законом. Даже самый поверхностный анализ покажет, что, как и любой другой эмпирический феномен в человеческой натуре, филантропия не может быть принята за абсолютный стандарт нравственной активности. По своей эмпирической натуре такого рода филантропия подобна любви, но если она носит характер случайности, исключительности и, как таковая, имеет эгоистичные предпосылки и влечения, то она, несомненно, не способна обогреть своими благодатными лучами все человечество. Я считаю, что здесь кроется секрет духовного банкротства и бессознательного эгоизма нашего века. И вы, в других отношениях хороший и мудрый человек, бессознательно для самого себя являете это заблуждение и не способны понять наши идеи об обществе как Всемирном Братстве. Потому вы и отворачиваете свое лицо от него».«Мы, полудикие азиаты, судим о человеке по его побуждениям, а ваши побуждения были хороши и искренни. Но вы должны помнить, что проходите трудную школу и имеете дело с миром, чрезвычайно отличающимся от вашего мира».
«Вы… находитесь под странным впечатлением, что мы заботимся о том, что может быть сказано о нас. Образумьте ваши мысли и вспомните, что первое требование даже для простого факира – приучить себя оставаться одинаково равнодушным как к моральным ударам, так и к физическому страданию. Ничто не может причинить нам личное горе или радость».
«Мы, живущие в индо-тибетских хижинах, никогда не ссоримся (это в ответ на некоторые выраженные им мысли в связи с этой темой); ссоры и дискуссии мы оставляем тем, кто, будучи неспособен оценить ситуацию с одного взгляда, вынужден вплоть до принятия окончательного решения анализировать и взвешивать все обстоятельства по частям, снова и снова возвращаясь к каждой детали. Каждый раз, когда мы – по крайней мере те из нас, которые являются
«…средний человек, даже из числа наиболее смышленых, уделяет все свое внимание внешним показателям, внешним формам, и, будучи лишен способности проникновения в сущность вещей, весьма способен к неправильным суждениям обо всей ситуации и обнаруживает свои ошибки, когда уже слишком поздно. Благодаря сложной политике, дебатам и тому, что вы называете, если я не ошибаюсь, светскими разговорами, т. е. полемике и дискуссиям в гостиных, софистика в настоящее время стала в Европе (и среди англоиндийцев) «логической тренировкой умственных способностей», тогда как у нас она никогда не перерастала первоначальной стадии «ошибочных рассуждений», в которых из шатких, ненадежных предпосылок строятся заключения, за которые вы с радостью ухватываетесь. Мы же, невежественные азиаты из Тибета, более привычные следить за мыслью нашего собеседника, чем за словами, в которые он их облекает, вообще мало интересуемся точностью его выражений».
«Тот, кто желает приносить пользу человечеству и считает себя способным распознавать характеры других людей, должен прежде всего научиться познавать самого себя, оценивать собственный характер по достоинству».