Авдеенко Избранные произведения в 2-х томах. Т.2 Повести; рассказы

— Условно понимать, Егор Матвеевич. Я полагаю, как ни печально, есть предел человеческим возможностям. Схематично его можно представить в виде круга. То, что внутри круга, я и называю «все».

— Значит, предел есть?

— В жизни одного человека — безусловно. Тот факт, что само наше существование ограничено временным отрезком, подтверждает мои слова. А если учесть, что и отведенные нам годы мы чаще всего используем не лучшим образом, то… Сами понимаете. Я, например, страдаю из-за отсутствия систематической, фундаментальной подготовки. До многого своим умом доходил.

— Это же хорошо.

— Хорошо, хорошо… Но не продуктивно. Все равно, что самому велосипед изобретать!

В тот день у них был другой разговор. Но он мало чем отличался от приведенного выше. Разговор о жизни, когда высказываются обыкновенные, в общем-то, неновые вещи.

Каиров поднял трубку. Татьяна Дорофеева, волнуясь, сказала:

— Вы заказывали «Былое и думы»?

— Неделю назад.

— Книга поступила.

— Вы не могли бы принести ее?

— А где я вас найду?

— Там, где и в прошлый раз. Вас будет ждать мой друг.

— Хорошо.

Узкие дощечки паркета, уложенные елочкой, поскрипывали под сапогами Чиркова, медленно ходившего по кабинету. Заложив руки за спину и опустив голову, он смотрел на сухой неначищенный паркет очень сложной цветовой гаммы, где было перемешано множество оттенков от желтого до темно-бурого. Да, везде и всюду есть оттенки. Людей одинаковых тоже нет, и дел, и поступков…

Как всегда неторопливо, Каиров положил телефонную трубку. Откинулся на спинку стула.

— С Дорофеевой кто-то вышел на контакт. Отправляйтесь в городской парк. Там будет ждать Татьяна. Выясните обстановку, в случае необходимости принимайте решение самостоятельно.

— Слушаюсь! — четко ответил капитан.

Чемодан

Внезапно полил дождь. Небо осело. Оно не было темным, а, наоборот, удручало однообразным светло-серым цветом — первым признаком затяжного дождя. Вода оседлала улицы. И лужи расползлись по тротуарам, и ручьи затемнели, как трещины.

Чирков, который вышел из штаба в кителе, без шинели, без плащ-палатки, заторопился, перебегая от дерева к дереву, где под зелеными молодыми листьями дождь стегал не так хлестко.

Перед входом в городской парк была открытая площадка. И когда он бежал через нее, то вымок основательно.

Входные чугунные ворота, сорванные взрывной волной, лежали на мокрой щебенке, но тесная кирпичная будка — в безмятежные довоенные времена здесь хозяйничала кассирша, дама солидная, высокомерная, — сохранилась, только покосившаяся дверь больше не закрывалась.

В будке Чирков увидел Татьяну. Она тоже была без плаща. И серый двубортный жакет ее хранил следы дождевых капель.

Она удивленно, но вместе с тем жалостливо и капризно произнесла только одно слово:

— Ты?

А он, готовый к встрече, негромко, без всяких эмоций спросил:

— Что стряслось?

Она торопливо достала из сумочки паспорт и квитанцию в камеру хранения.

— Вот.

И потом быстро-быстро, очень волнуясь, стала рассказывать, как ей позвонили на работу, назвали пароль, затем велели приподнять абонементный ящик, взять паспорт и квитанцию и получить на железнодорожном вокзале чемодан.

Чирков раскрыл паспорт. Он был выписан на имя Деветьяровой Ефросиньи Петровны. Но фотография на паспорте была приклеена Татьянина.

— Что мне делать? — спросила она.

— Я сейчас запишу номер квитанции. Придешь получать чемодан через полтора часа. За это время я успею ознакомиться с его содержимым.

— Хорошо, — сказала Татьяна. — Только мне страшно.

— Крепись, — посоветовал он. — Сама влипла в историю. Никто не виноват.

— Знаю, что сама, — ответила она, — потому и страшно.

— Возьми пистолет, — сказал он, достав из кармана ТТ.

— Я не умею стрелять.

— Очень просто. Отведешь предохранитель и нажмешь курок.

— Не надо. — Она покачала головой.

— Зря… — Он спрятал пистолет.

— Мне оставаться здесь? — покорно спросила она.

— Иди к людям. Тут слишком пустынно.

Татьяна кивнула:

— До свидания.

— Из камеры хранения чемодан отнесешь домой. И сразу же возвратишься в библиотеку.

Площадь перед вокзалом лежала круглая. В центре — сквер, тоже круглый, как обруч, обсаженный рослыми кустами самшита. Скамейки были пусты из-за дождливой погоды. А люди прятались на вокзале, но все не могли втиснуться в здание, потому много солдат и женщин стояло под фронтоном у входа. И Чиркову пришлось смотреть требовательно и строго говорить:

— Пропустите.

От мокрых одежд шел пар. И сильно пахло хлоркой, которую медслужба, боясь эпидемий, совсем не экономила; пахло человеческим потом, махоркой, бензином, дешевым мылом и еще черт знает чем.

Начальник вокзала провел Чиркова в камеру хранения.

— Приемщик — человек надежный? — спросил Чирков.

— Да. Женщина. Наш старый работник.

Они разыскали нужный чемодан. Немного тяжеловатый для своих размеров.

Чирков откинул крышку и увидел два поношенных платья. Синее, в белую горошинку, и салатовое. Капитан осторожно поднял платья. Под ними лежали бруски размером с хозяйственное мыло — толовые шашки.

Каиров выходит на цель