Авель, брат мой (сборник)

В дальнем конце площади нарисовалась какая-то странная группа: два мужика и женщина дрались вокруг лежащего на земле красного цилиндра. Наконец мужики сцепились и упали, лупя друг друга почем зря, а женщина вырвалась и покатила гремящий цилиндр, оказавшийся газовым баллоном, в сторону Спасской башни. Над раскрасневшимся симпатичным личиком сияли золотые волосы, опоясанные какой-то плетёнкой, делавшей голову похожей на хлебобулочное изделие.

– А-а, это хохлы, видно. Газ ворованный возвращают.

– Маловато, что-то – всего один баллон.

– Ну, надо им с чего-то начинать, Владимир Владимирович.

– Ладно, давай, что у нас там дальше.

– Саакашвили на коленях приполз к границе и просит сопровождения ГАИ до Москвы. Боится, что пока будет ползти, его грузовиком задавят.

– Вот самомнение у человека! Какой грузовик, хватит и мотороллера.

Президент отвернулся от окна и пошел к столу.

Он уже не видел, как из дверей Мавзолея, пошатываясь, вышел невысокий человечек в старомодном, изъеденном молью костюмчике и галстуке в крупный горошек. Аккуратно отряхнув с лысины плесень, человечек повернулся к крестам Василия Блаженного, рухнул на колени и загнусавил:

– Пвости меня, Господи! За дурь мою и архипакость! Не тем мы пошли путём, не тем!

И заколотил восковым лбом по брусчатке. Опорожненная ещё в 1924 году специалистами Института мозга черепная коробка гулко гудела.

Апрель 2007 г.

Молочные отцы

– Кормилец, ответь Акушеру.

– Я Кормилец, приём.

– Праздник намечается, созрело яйцо. Готовь пищу.

– Это прекрасно. Когда?

– К утру.

– Понял тебя, Акушер. Обеспечу детское питание. Конец связи.

* * *

Когда загружали снаряды в башню, Флейтист ноготь оторвал с мясом. Прислонился к танковому катку, покалеченный палец баюкает.

Он и вправду музыкант. Сейчас косяком такие волонтёры идут – интеллигенты городские. Романтики-неумехи, дуло им в хлебало. Правда, если в первом бою выживают – потом ничего. Учатся. И воевать, и материться, и лопухом подтираться.

Захар сказал грубо:

– Ну ты, дудочник хренов, сопли подбери. Хватит маникюр разглядывать, иди механику помоги.

Флейтист подскочил, кивнул. А Захар пошёл к Бате на совещание.

Батю все любят. Строгий, конечно. Сам пристрелит, если что не так. Зато воевать с ним весело, фартовый он. И курево, и жратву, и боеприпасы выбивать умеет. Его по обе стороны фронта боятся.

Батя на Деда Мороза похож. Румяный, седобородый, улыбается ласково. Хотя слова суровые говорит:

– Сыночки, наш день настал. Высоту эту долбанную брать будем утром. Если надо – все под ней ляжем, но приказ выполним. Первая рота по лощине пойдёт, следом – танк Захара. Вторая в готовности. Вопросы?

Комроты поскрёб щетину, мрачно спросил:

– Артиллерия будет?

– Нет. В целях обеспечения внезапности.

Это плохо. Без артподготовки огневые точки у противника целёхонькие останутся, ждёт нас ад.

Батя под конец сказал:

– Помните, с той стороны – батальон Патера. Нелюди злобные, хоть внешне человеки и кресты носят. Никакой пощады, пленных не брать. Если что – они нас тоже не пожалеют.

* * *

Рассвет мутный, серый. В такой гнусный день даже солнышко не спешит на небо забираться и смотреть, как мы умирать будем.

Пехота, сбивая холодную росу, в лощину втянулась. Флейтист на башню залез. Замер, улыбаясь. Тишину слушает. Захар рявкнул:

– Чего завис? Люк закрывай, пора. А то подохнуть опоздаем.

Флейтист опустился на место наводчика, тонкими пальцами пульт управления оружием погладил. Механик дизель запустил – загрохотало, утренний туман чёрным выхлопом окрасило.

Батя дал красную ракету в зенит, спустился в блиндаж. Отдёрнул плащ-палатку на бревенчатой стене, в скрытую дверцу портала вошёл. Исчез.

* * *

Возник в низком жарком помещении. Посмотрел на Акушера, склонившегося над капсулой. Спросил:

– Ну, как там?

– Всё отлично, Кормилец. Вовремя ты начинаешь. Погляди, какой красавчик.

Батя-Кормилец подошёл. В капсуле набухало огромное яйцо с полупрозрачной кожистой оболочкой, будто распираемое жёлтым гноем изнутри. К разъёмам ползут чёрными змеями провода, передающие сигналы с поля боя – визуальные, звуковые, ментальные.

А в лощине – мрак. Ротный на противопехотку наступил. Лежит, пялится на белоснежный обломок кости, вместо ноги торчащий. Орёт:

– Откуда мины, тля?! Вчера разведка ходила, чисто было всё.

Завыли миномёты, накрыли. Грохочущие чёрные гейзеры окровавленную лощину украсили. В небо земля летит пополам с кишками, пулемёты по пехоте лупят, по телам – уже мёртвым и ещё нет.

Танк Захара в борт ракету поймал, пылает. Воющий Флейтист из башни вывалился, на землю сполз, горящим шлемофоном в грязь уткнулся и затих.

Будто ждал Патер нашу атаку.

Яйцо крики предсмертные впитало, вспухло – и разорвалось, забрызгав гноем потолок. Акушер, умиляясь, достал из яичных ошмётков краснокожего младенца с крошечными рожками, нежно-розовым хвостом и забавными копытцами.

– Ах, какой хорошенький! Молодец ты, Батя. Твоя заслуга. Вскормил.

* * *

– Патер, ответь Акушеру.

– Я Патер, приём.

– Тут праздник намечается, яйцо созрело. Твоя очередь кормить.

Ноябрь 2014 г.