Авемпарта

— Раз обещал, сделаю. Я человек слова, — ответил он и снова провел камнем по жалу косы. — Ожидание лишь заострило мое оружие. — Он окунул оселок в ведро с водой, которое стояло около него, снова вытащил его, но остановился и проговорил: — Каждый день я просыпаюсь и вижу сломанную кровать Тада и колыбельку Гикори. Я вижу разбитую бочку, которую сделал Тад, поля, которые я засеял для него и которые растут сами собой. Лучший урожай за последнее десятилетие. Его с лихвой хватило бы, чтобы заплатить за аренду и инструменты. И еще бы осталось. Я бы построил ему лавку. Могло бы хватить и на вывеску, и на настоящие стеклянные окна. У него могла бы быть струганая деревянная дверь с петлями и гвоздями. Его лавка была бы лучше любого дома в этой деревне. Лучше, чем особняк. Люди проходили бы мимо и таращились, гадая, кому принадлежит столь богатая лавка. Какой же умелый ремесленник этот городской бочар, раз у него такой хороший магазин! Эти ублюдки в Гламрендоре, которые не давали Таду повесить вывеску, такого никогда не видели. У лавки была бы кровля из гонта и фестончатый карниз, дубовый прилавок и железные крюки для фонарей, если бы ему понадобилось работать допоздна, чтобы выполнить все заказы. Его бочки стояли бы на складе, в сарае возле лавки. Это был бы красивый сарай, размером с амбар, и я бы выкрасил его в ярко-красный цвет, чтобы он сразу бросался в глаза. Я бы и телегу ему достал, хоть бы пришлось самому ее собирать. Так он смог бы отправлять заказы по всему Аврину, даже в Гламрендор. Я бы сам их туда отвез, лишь бы увидеть изумление и ярость на их лицах. «С добрым утречком! — сказал бы я, ехидно улыбаясь. — Вот еще партия преотличнейших бочек от Таддеуса Вуда, лучшего бочара в Аврине!» Они бы возмущались и ругались. Нет, мой мальчик не жалкий арендатор, нет, сэр. Начиная с него, Вуды стали бы ремесленниками и лавочниками. Как разрослась бы наша деревенька! Люди стали бы сюда переезжать, заводить свое дело, но лавка Тада была бы первой, самой большой, самой лучшей. Я бы уж за этим проследил. Скоро на этом месте вырос бы город, хороший город, и Вуды стали бы в нем самым успешным семейством. Были бы купцами, покровителями искусств, разъезжали бы в красивых экипажах. Этот дом стал бы настоящим особняком, Тад бы настоял на этом… А я что, мне до этого дела нет, сэр. Я бы рад был просто смотреть, как растет Гикори, учится читать и писать, глядишь, и судьей бы стал. Мой внучок ходил бы в черной мантии! Да, сэр, судья Вуд едет в суд в шикарной карете, а я смотрю на это. Я вижу это. Я просыпаюсь каждое утро, сажусь, смотрю вниз с Каменного холма и все это вижу. Прямо там, на поле, что зеленеет передо мной. Я не работал на земле, не пахал, но посмотрите на это — лучший урожай, какой у меня когда-либо был, пшеница растет не по дням, а по часам.

— Папочка, пожалуйста, пойдем с нами к Ботвикам. Уже поздно.

— Это мой дом! — закричал старик.

Он кричал не на дочь. Взгляд его все еще был прикован к полю. Он снова провел камнем по лезвию косы. Трейс обреченно вздохнула.

Наступила долгая тишина.

— Вы идите. Я поклялся не искать зверя, но всегда есть шанс, что он сам придет ко мне.

— Но, папа…

— Я сказал, уходи. Ты мне здесь не нужна.

Трейс покосилась на Адриана. В глазах ее стояли слезы. Губы дрожали. Она потопталась на месте, колеблясь, затем резко повернулась и побежала назад, в город. Терон не обратил на нее внимания. Старик наклонил лезвие косы в другую сторону и продолжил ее точить. Адриан наблюдал за ним некоторое время. Металлический скрежет заглушал слабевшие по мере удаления всхлипы Трейс. Терон ни разу не поднял глаз, не посмотрел ни на Адриана, ни вслед дочери. Он как будто и вправду был сделан из камня.

Адриан нашел Трейс в нескольких десятках ярдов от дома. Она стояла на коленях и плакала. Ее хрупкое тело вздрагивало, волосы колыхались в такт рыданиям. Адриан мягко коснулся рукой ее плеча.

— Твой отец прав. У него очень острое оружие.

Вскоре их догнал Ройс. В руке он держал обломок дерева. Он как-то странно посмотрел на Трейс.

— В чем дело? — спросил Адриан, стараясь упредить какую-нибудь грубость со стороны Ройса.

Ройс протянул ему обломок, который, возможно, когда-то был частью дома.

— Что ты на это скажешь?

Дерево было широкое и прочное, явно выпиленное из ствола могучего старого дуба. На нем виднелись четыре глубокие царапины.

— Следы когтей? — Адриан взял у него деревяшку и приложил пальцы к отметинам. — Следы огромных когтей.

Ройс мрачно кивнул:

— Что бы это ни было, чудовище должно быть огромных размеров. Так почему его никто не видел?

— Здесь бывает очень темно, — сказала Трейс.

Она встала на ноги и вытерла мокрые от слез щеки. На ее лице появилось выражение любопытства. Она подошла к кусту форсайтии, усыпанному желтыми цветами, который рос возле кленового дерева, неуверенно нагнулась и подняла какой-то предмет, сначала показавшийся Адриану комком ткани, запутавшейся в траве. Девушка бережно очистила его от листьев и веточек, и он увидел грубой работы куклу с волосами из ниток и крестиками на месте глаз.