Авеню Анри-Мартен, 101

— Ну, наконец-то, я вижу месье тихим и понятливым. Таким ты нам больше нравишься. Дай-ка ему сигаретку, — кивнул он Раймону. — Хорошо, теперь слушай. Дозе полагает, что во время облавы взяли важную шишку из Сопротивления. Я имею в виду святого отца Дельмаса. Гестапо Тулузы и Бордо отвалит за него сколько угодно, лишь бы он оказался в их руках. Все, что от тебя требуется, — это повертеться немного в камере…

— Нет! Умоляю тебя…

— Подожди, дай договорить… Ты побудешь в камере всего три-четыре дня. За это время мы устроим так, что тебя и твоих соседей по камере будут по очереди выпускать на общую прогулку заключенных до тех пор, пока вы не подышите воздухом вместе со всеми обитателями тюрьмы.

— Это может вызвать подозрение.

— Да плевать! Важно, чтобы ты внимательно рассмотрел каждого заключенного. Вот фотографии тех, кто нас интересует.

Морис Фьо разложил на столе начальника тюрьмы около двух десятков довольно старых, но более-менее четких снимков. Рафаэль узнал двоих: Лоика Керадека (он ничего не сказал) и — на последнем фото — Адриана Дельмаса, безбородого, одетого в длинную сутану доминиканца. «Как же он изменился!» — подумал Рафаэль.

— Посмотри на них хорошенько… Шеф убежден, что некоторые из этих людей находятся здесь. Лучшего убежища, чем тюрьма, не найти, ведь так?

Маль не ответил, сделав вид, что поглощен рассматриванием фотографий.

— Ты сможешь их узнать?

— Если они здесь, то без проблем.

— Я знал, что могу на тебя рассчитывать.

— Ну, а я? Могу рассчитывать на вас? Кто мне поручится, что потом вы не сгноите меня здесь или в другом месте?

— Я тебя понимаю. Но это произойдет независимо от того, дашь ты нам информацию или нет.

— Как это так? Куда же вы отправите меня потом?

— На первое время в лагерь Мериньяк с правом на посещения, посылки, почту и все книжонки, какие захочешь. Затем — выбирай: или ты продолжаешь сотрудничать с нами, или отправляешься в Германию в качестве вольнонаемного рабочего.

— А может быть, можно обойтись без лагеря? Это обязательно?

— Да, поскольку так будет логичнее. Я тебе сейчас объясню… Ты не так уж много совершил, чтобы заточать тебя в форт «А», но, поскольку мы тебе не слишком доверяем, то переводим под наблюдение в лагерь Мериньяк. Все это для твоих сокамерников и других заключенных будет выглядеть вполне естественным. Если же им станет известно, что ты стукач, то я и гроша ломаного не дам за твою шкуру. Теперь понял?

Рафаэль молча пожал плечами.

— Мы придем за тобой дня через четыре. Месье начальник подпишет бумагу об освобождении тебя из-под стражи.

— Не могли бы вы отвести меня в медпункт?

— Это лишнее. Следы побоев — твое лучшее алиби.

Охранник так резко втолкнул Рафаэля в камеру, что тот пролетел через нее и упал прямо к ногам застывших у стены сокамерников. Когда дверь захлопнулась, они склонились над ним.

— Вот звери! Они его всего изуродовали.

Смоченным в воде полотенцем Лоик вытер Рафаэлю лицо и раны на голове.

— Его надо отправить в медпункт… Фернандо, позови охранника… Скоты!

— Хорошо, если лекарь еще не ушел.

— Да, верно… Дай-ка мне одно из твоих чистых полотенец.

Лоик соорудил нечто похожее на тюрбан, которым прижал кровоточащие раны, и уложил Рафаэля на одну из коек.

— Спасибо, — произнес тот, прежде чем погрузиться в. тяжелый сон.

Удары в дверь, возвещавшие о времени ужина, вывели Маля из летаргического состояния. Жуткая мигрень буквально придавила его к смердящему тюфяку.

— Встать! — заорал унтер-офицер. — Днем лежать запрещено!

Рафаэль хотел подчиниться и попытался сесть. У него невероятно кружилась голова.

— Вы же прекрасно видите, что он нездоров, — заметил кто-то из заключенных.

— Он не болен… Он просто лентяй… Встать!

Ценой неимоверных усилий, — он даже не думал, что окажется на них способен, — Рафаэль встал.

— Ну, вот видите… А говорили — нездоров.

Едва дверь закрылась. Маль вновь рухнул на койку.

На следующий день Рафаэль Маль почувствовал себя немного лучше. Его отвели в медпункт и забинтовали голову. «В таком виде я, наверное, похож на Аполлинера», — подумал он, возвращаясь в камеру. После обеда весь его этаж вывели на прогулку.

Погода стояла хорошая, но было холодно. Заключенные подпрыгивали, кричали, как дети на перемене в школе: право на прогулку предоставлялось очень редко. Несколько резких окриков охранников — и относительная тишина была восстановлена. Через десять минут их возвратили в камеры. Рафаэль никого не узнал.

Через два дня, где-то около полудня, в коридоре раздались крики:

— Курыть!.. Курыть!..

Это означало, что заключенные, чья бирка не была желтой или красной, могли выйти в вестибюль или во двор и покурить. Там, стоя полукругом с протянутыми руками, они получали от унтер-офицера каждый по сигарете — из запасов, предоставляемых Красным Крестом. Затем заключенному давали прикурить, и он отходил в сторону. Это был момент для обмена записками и новостями.