Август

— Не желаю больше тебя слушать, — говорит Рагна и подхватывает вёдра.

— Ну так как же? — спрашивает Август. — Значит, я получу Иоганну?

— Кто? Ты?

Август выбросил сигарету, хоть и не докурил её, и теперь закуривает новую, чтобы выглядеть эдаким важным господином. Перед ним стояла Рагна, и была она такая ладная и привлекательная, вот только замужем за придурком.

— А ещё, — говорит Август, улыбаясь, — в первую очередь я предпочёл бы тебя самое, потому что всю жизнь любил тебя. А ты убежала от меня и вышла за такого простофилю.

Рагна уходит.

Он идёт следом, идти-то идёт, но толку-то. У самого порога он говорит:

— А можно мне войти и взглянуть на портрет Иоганны?

— Нет, — отвечает она, — я дала его посмотреть Эдеварту!

И с этими словами Рагна закрывает за собой дверь...

Август идёт к себе домой, чувства у него в полном смятении. Значит, дала портрет Эдеварту — уж верно, не без причины. Но вот то, что она вошла к себе и захлопнула дверь, словно перед этой дверью никого не было... Убийство — это пустяк, если сравнить его с таким поведением. Он был ожесточён, он готов был скрежетать зубами и палить в белый свет. Разве он не становится то и дело жертвой несправедливости? Вон она разгуливает молодая, и здоровая, и бойкая, и всё такое прочее, а в нём скрыты великие сокровища, он знает куда больше, чем многие другие, он жаждал жизни, он любил, и к чему всё это? Чего он только не сделал в Поллене, кто из здешних жителей более него достоин разъезжать четвернёй? Он не топтался всю жизнь подле двери своего дома, он, чёрт подери, был единственным полленцем, в чьих жилах течёт голубая кровь. Когда он болел зимой, то был самым важным пациентом во всём селении, таким, который держит в своих руках множество судеб; даже окажись в соседней комнате миллионер, он и то был бы меньше нужен людям. Ну и чем это всё кончилось? Эдеварт и по сей день может иметь её, когда пожелает, хотя на самом деле он мертвей, чем иной мертвец в гробу. «Вот, пожалуйста, портрет нашей Иоганны!» Понял ли этот дурень, зачем она пришла? «Вот я бы точно понял, — громко восклицает Август, подбрасывая в воздух свою трость. — Если б я был на его месте!»

Он пошёл к лавке, а куда ж ему ещё оставалось идти? Лавка в Поллене заменяла базарную площадь, где встречаются люди; покупателей в лавке хватало, но торговля не шла, а были здесь Кристофер, несколько женщин, ещё несколько мужчин стояли, навалясь на прилавок, и разговаривали, выспрашивая новости. Вошёл Август. Никто не подвинулся в сторонку, чтобы уступить ему место, они его знали, подумаешь, Август. Вот как они к нему относились — одни были за него, другие против, смотря по обстоятельствам. Но ведь он-то оставался всё тем же, даже когда у него дела шли плохо; какая-нибудь новая идея, новое озарение немедля сделали бы этот сброд покорным и кротким.

Вошёл Эдеварт, взял несколько листов бумаги и конверт.

— Будешь писать письмо? — спросил Август. — Дал бы лучше телеграмму.

На Кристофера никто не обращает внимания, он просто обернулся, чтобы поглядеть, кто это пришёл, после чего отвернулся снова. Он почти лежит на прилавке, курит самокрутку и разговаривает с парочкой женщин и парочкой мужчин, разговаривает и бранится. На великого путешественника Августа и вернувшегося из Америки Эдеварта он плевать хотел, для Кристофера, грузчика и забулдыги, они вроде пыли под ногами. Кристофер считает, что теперь ему сам чёрт не брат, раз за зимний грабёж со взломом в Новом Дворе и за быка, украденного из хлева у старосты, на него не заявили ленсману — ясное дело, они его боятся, с таким, как он, не больно-то пошутишь. Время от времени он мечет громы и молнии на общинный комитет призрения бедняков, на скудный весенний улов в Финмарке, на важных господ из Верхнего Поллена, и на бедного трудягу, на Господа Бога, который сидит у себя на небе и дёргает землю за кольцо в носу...

Поулине не любит, когда непочтительно говорят о Боге, который ниспослал такую благодать на её лавку, она гневно фыркает: «Трепло!»

Кристофер понял, что очень даже веселит присутствующих в лавке полленцев.

— Я трепло?! — переспрашивает он, восприняв это как поощрение к разговору. — Не пристало тебе, Поулине, так говорить, раз ты жируешь на бедняцких шиллингах, а деньги, которые ты высосала у нас и спрятала в своём шкафу...

Неожиданно его останавливает Эдеварт:

— А ну, заткнись!

После чего он снова обращается к Поулине и просит у неё ещё один конверт — на тот случай, если не сразу сумеет написать адрес.

Кристофер кривляется:

— Прошу прощенья, важный господин и президент Америки! А я и не знал, что мешаю тебе.

Полленцы злобно хихикают, их развлекает эта перепалка.

Но поднять голос против Эдеварта — это для Поулине всё равно что замахнуться на неё самое. Она рявкает:

— Убирайся к себе домой, Кристофер, мы за тобой не посылали!

— А вот домой я пойду, когда сам пожелаю, — отвечает Кристофер. Он увидел у Августа трость и покачал головой. — Август, ходок по земле и по морю, ты у нас и полиция и вообще начальство, смотри-ка, с тростью гуляешь.

Август не стал отвечать колкостью, он сказал: