Август 1956 год. Кризис в Северной Корее

Кроме того, следует учитывать, что оппозиция была значительно ослаблена массовой эмиграцией 1945–1951 гг. Основную массу уехавших на Юг составляли представители привилегированных слоев: бывшие землевладельцы, мелкие предприниматели и торговцы, второстепенные чиновники колониальных учреждений, христианские миссионеры и активисты. В соответствии с наиболее надежными из доступных на настоящий момент подсчетами Северную Корею в течение 1946–1949 гг. покинуло от 456 тысяч до 829 тысяч человек [460]. Число беженцев, ушедших на Юг во время войны 1950–1953 гг., тоже исчислялось сотнями тысяч (от 400 тысяч до 650 тысяч, по различным оценкам) [461]. Это означает, что с 1945 по 1953 г. на капиталистический Юг перебралось более 10 % всего населения Северной Кореи. Ни одна другая социалистическая страна не знала такого масштабного исхода потенциальных «враждебных элементов». zzz

Следует принять во внимание и принудительную депортацию этнических японцев, численность которых до 1945 г. была весьма значительной (к концу 1930-х гг. на всем Корейском полуострове проживало около 650 тысяч японцев, а к 1945 г. их количество могло достигать 800–900 тысяч человек) [462]. Именно японцы составляли основную часть управленческой, культурной и экономической элиты, которая в неколониальных обществах естественным образом состоит из «местных» [463]. За два года (1945–1946) всех этнических японцев заставили покинуть Корейский полуостров — редкий случай когда политика Северной и Южной Кореи почти полностью совпадала. К этой масштабной этнической чистке никогда не привлекалось особого внимания за рубежом, в том числе и в самой Японии, но ее воздействие на корейскую социальную структуру было весьма существенным: большинство чиновников высшего и среднего уровня, многие предприниматели и квалифицированные специалисты были изгнаны из страны, оставив свои рабочие места местным уроженцам, которые таким образом получили неожиданные возможности для социального продвижения.

Эти массовые депортации привилегированных слоев, состоявших как из корейцев, так и из японцев, сделали северокорейское общество куда более однородным, чем общества большинства других социалистических стран. В КНДР было меньше тех, кто хотел вернуть былое богатство и привилегии, и потому был готов приветствовать любую оппозицию, любое смягчение режима. Большинство тех, кто остался на Севере, в колониальные времена были либо крестьянами, либо неквалифицированными рабочими. Новая власть не только не отняла у них сколько-нибудь значительных материальных благ или общественного положения, но, наоборот, дала им надежду и открыла новые горизонты. Не последнюю роль в этом сыграло внедрение массового образования, а также широкое привлечение «рабочих и крестьян» в бюрократический аппарат и на военную службу, в том числе и на командные должности. Более того, коммунистический режим впервые в истории страны дал большинству ее населения по меньшей мере теоретическую возможность повысить свой социальный статус. В КНДР было немало людей, подвергавшихся систематической дискриминации, так называемых «элементов с плохим классовым происхождением». Однако, как бы ни было велико количество этих людей, они не составляли большинства населения КНДР, в то время как дискриминируемые из поколения в поколение крестьяне и крепостные-ноби составляли большинство населения страны во времена династии Ли (Чосон), то есть до конца XIX века. В конечном счете новая система преград на пути «наверх», разработанная уже в КНДР, постепенно опять превратила северокорейскую элиту в закрытую наследственную касту, попасть в которую для простого человека стало практически невозможно. Однако это произошло много позже, уже в 1960-е гг. и 1970-е гг. [464]