Август 1956 год. Кризис в Северной Корее

После августовских событий немало высокопоставленных партийных работников, в основном выходцев из яньаньской и советской группировок, подверглись репрессиям или же, спасаясь от ареста, были вынуждены бежать из страны. Все они обвинялись в том, что поддерживали оппозицию и являлись соучастниками заговора. В большинстве случаев эти обвинения едва ли имели под собой основания — оппозиционная группа едва ли была так уж велика. В тех документах советского посольства, которые были составлены еще до августовских событий, упоминается менее десятка имен заговорщиков. В этих бумагах встречаются сведения об оппозиционной деятельности Чхве Чхан-ика (вице-премьер), Ли Пхиль-гю, Юн Кон-хыма, Со Хви (руководитель официальных профсоюзов), Пак Чхан-ока (вице-премьер), Ким Сын-хва (министр строительства) и Ли Сан-чжо (посол в Москве). Все эти деятели принадлежали к высшему эшелону северокорейской политической элиты. За исключением Ли Пхиль-гю и Ли Сан-чжо, все они были членами ЦК ТПК. Ли Пхиль-гю и Ли Сан-чжо, впрочем, тоже входили в состав ЦК ТПК, но являлись там только кандидатами в члены. Несомненно, что это — далеко не полный список заговорщиков. Можно предположить, что в высших органах КНДР, в том числе и в ЦК ТПК, были и другие активные сторонники оппозиции, о взглядах которых в советском посольстве тогда не знали, но едва ли таких людей было очень много [165]. Как мы увидим далее, «августовский заговор» во многом отражал настроения корейской интеллигенции и части партийного аппарата, но при этом все-таки оставался делом очень небольшой группы людей в высшем руководстве страны.

Впоследствии официальные северокорейские документы почти всегда включали в число заговорщиков и Пак Ый-вана, резковато-прямолинейного технократа из числа советских корейцев. Эти утверждения часто встречаются и в позднейших работах историков (см., например, работы Лим Ына и Ким Хак-чжуна) [166], однако похоже, что Пак Ый-ван был включен в список оппозиционеров задним числом. Его имя не упоминалось в доавгустовских документах посольства, и до конца 1957 г. его не обвиняли в причастности к заговору даже официальные власти. Принимая во внимание его тесные контакты с посольством, было бы странным полагать, что, будучи заговорщиком, он не связался бы с советскими дипломатами. Вероятно, Пак Ый-ван не входил в число непосредственных участников заговора, но он мог знать о планах оппозиции и, скорее всего, сочувствовал им. На это указывают как его контакты с Л. И. Брежневым во время третьего съезда ТПК, о которых уже шла речь выше, так и те критические реплики, которые встречаются в записях бесед Пак Ый-вана и советских дипломатов.

Ким Ту-бона, признанного лидера яньаньской фракции, человека пожилого и сторонящегося политических интриг, тоже, строго говоря, нельзя считать членом оппозиции, хотя позднее он был репрессирован именно как сторонник оппозиционного движения. Факты свидетельствуют о том, что Ким Ту-бон, по меньшей мере, знал о существовании оппозиции и, вероятно, разделял ее идеи. 24 июля Ким Сын-хва рассказал Филатову о двух своих недавних встречах с Ким Ту-боном (они вместе обедали), во время которых последний говорил об экономических трудностях и лишениях, которые терпит народ, и неумеренном восхвалении Ким Ир Сена: «Ким Ду Бон высказал мнение, что в ТПК широко распространен культ личности Ким Ир Сена и что, как показали события после XX съезда КПСС, во всех коммунистических партиях ведется большая работа по преодолению культа личности и его последствий, но в нашей партии пока что ничего не делается. Наоборот, у нас пытаются убедить народ в том, что у нас нет культа личности, и что у нас строго соблюдаются ленинские принципы коллективного руководства, и что Ким Ир Сен не хочет выступить с критикой своих ошибок» [167]. Однако похоже, что Ким Ту-бон по-прежнему возлагал все надежды на вмешательство всемогущего «старшего брата». В частности, он сказал Ким Сын-хва: «Вам, как коммунисту […] следовало бы написать письмо в ЦК КПСС, в котором рассказать о положении дел в нашей партии».