Август 1956 год. Кризис в Северной Корее

Таким образом, на основании доступных на настоящий момент документов, мы не можем ни принять, ни отвергнуть предположение о том, что советское посольство способствовало провалу планов оппозиции. Конкретный ответ на этот вопрос будет дан не раньше, чем станут доступны все значимые материалы, а это вряд ли случится в обозримом будущем.

В данном контексте следует вернуться к уже упоминавшемуся загадочному происшествию, которое, вероятно, было связано с какими-то интригами и маневрами внутри советской бюрократии. Как мы помним, первый прямой контакт заговорщиков с советскими дипломатами — встреча Ли Пхиль-гю с А. М. Петровым — состоялся 14 июля. Однако по неким причинам последний сознательно изменил дату в своей «Записи беседы», которая, согласно стандартной административной процедуре, была отослана в Москву. Этот документ был датирован 20 июля, то есть на шесть дней позже той даты, когда разговор в действительности имел место. К тому же Петров отредактировал оригинал таким образом, что слова Ли Пхиль-гю существенно изменились (по крайней мере, по сравнению с теми словами, что приведены в более ранней рукописной версии), в результате чего позиция Ли Пхиль-гю стала выглядеть более умеренной. Другой целью этой, мягко говоря, радикальной «редакции» текста, было стремление создать впечатление того, что Ли Пхиль-гю упоминал о некоем организованном сопротивлении господству Ким Ир Сена. Однако фальсификация вскоре была обнаружена (точно не известно, каким образом, но, возможно, в результате внутренних интриг и обычного взаимного подсиживания в посольстве). В результате 28 сентября посол В. Иванов отправил рукописный черновик замминистра иностранных дел Н. Т. Федоренко. В краткой служебной записке Иванов обращал внимание руководства МИДа на то, что первоначально рукописные заметки датировались 14, а не 20 июля, и только позже Петров «исправил» дату. Иванов также информировал, что первая дата подтверждалась Ким Чу-боном, советским дипломатом корейского происхождения, который переводил беседу Ли Пхиль-гю с Петровым [197]. Все это было очень серьезным нарушением посольских порядков и служебной дисциплины, и вероятным результатом этого инцидента был отзыв Петрова, чье имя с конца 1956 г. исчезает из документов посольства. Несомненно, этот загадочный инцидент отражает какие-то противоречия в советской бюрократии, но сейчас мы можем только строить предположения о мотивах, которыми руководствовались его участники, в первую очередь сам Петров.

Конечно, для историка представляется весьма заманчивым попытаться найти политические мотивы, которые могли стоять за этим происшествием. Например, можно заметить, что в печатном тексте значительно сокращены часто повторяющиеся замечания Ли Пхиль-гю о необходимости «переворота» в КНДР. В частности, Петров опустил содержащиеся в рукописном тексте высказывания Ли Пхиль-гю о необходимости направленной против Ким Ир Сена «подпольной работы» и возможной поддержке таковой со стороны «революционные элементы и китайские добровольцы» (то есть расквартированных в Северной Корее частей китайской армии) [198]. Эти сокращения могут свидетельствовать о попытках представить заговорщиков менее опасными для политической стабильности Северной Кореи и, таким образом, о скрытых симпатиях к ним. С другой стороны, из венгерских источников известно, что еще до встречи с Ли Пхиль-гю Петров выражал свое недовольство существующим в КНДР положением дел. Венгерский документ, составленный в начале 1956 г., приводит принадлежащую Петрову оценку положения в КНДР: «Несмотря на то, что перемирие было заключено почти три года назад, сохранение принципов работы военного времени остается основной характеристикой политической и экономической жизни. В чем это проявляется? Главным образом в чрезмерном культе личности и единоличном руководстве, а также в вытекающих из этого следствиях. По мнению товарища Петрова из советского посольства, ярко выраженный культ личности вполне объясним и приемлем, в определенной степени, во время войны, но сейчас он все больше мешает развитию(выделено мною. — А. Л.).Следствием этого является сосредоточение вокруг высшего руководства подхалимов, принимающих все без критики и не смеющих возражать [лидерам]. Сложившаяся атмосфера не пригодна для развития критики и самокритики, а высшему руководству сообщается только о позитивных событиях» [199]. Эти замечания Петрова подозрительно похожи на его записи, касающиеся встречи с Ли Пхиль-гю. Он либо встречался с таким мнением ранее, либо изложил слова Ли Пхиль-гю в соответствии с собственным восприятием ситуации в КНДР. Так или иначе, из венгерского документа становится понятным, что А. М. Петров симпатизировал планам оппозиции или, по меньшей мере, разделял некоторые из опасений, которые испытывали ее лидеры.