Август, 1956 год. Кризис в Северной Корее

Главным образом «Декларация» предназначалась недовольным союзникам Советского Союза в Восточной Европе. Для руководителей КНДР ключевыми словами этого документа были: «Прочный фундамент уважения полного суверенитета каждой социалистической страны… заложенный XX съездом КПСС». Это было обещанием отказаться от вмешательства во внутренние дела других социалистических стран. Независимо от действительных намерений Советского Союза, северокорейские лидеры восприняли (или притворились, что восприняли) «Октябрьскую декларацию» как данную Москвой гарантию невмешательства в дела других социалистических стран. Ким Ир Сен и его приближенные могли питать немалые сомнения по поводу искренности Москвы, но «Октябрьская декларация» давала им квазизаконную защиту, являясь неким официальным документом, на который можно было при необходимости ссылаться. Видимо, именно поэтому эта «Декларация» так широко упоминалась в печати.

Могли быть и другие причины того, что СССР остался в стороне, когда Ким Ир Сен снова начал репрессивную кампанию против оппозиции и вернулся к своей прежней политике. В частности, обозначившиеся расхождения с Китаем могли в немалой степени охладить стремление Советского Союза защищать людей, которые по большей части (и вполне обоснованно) воспринимались как агенты китайского влияния. Как мы помним, в 19561958 гг. жертвами гонений становились в основном лидеры яньаньской фракции, а их падение означало снижение китайского влияния в Пхеньяне. В новых условиях такой поворот событий едва ли волновал Москву. В то же время готовность СССР принимать перебежчиков из Северной Кореи и предоставлять им политическое убежище была среди прочего и явным предупреждением для Пхеньяна.

К ужесточению мер против оппозиции объективно толкали и события в Китае, где вспышка либерализма оказалась очень непродолжительной. В июне 1957 г. либерализм «движения ста цветов» внезапно сменился репрессивной «кампанией по борьбе с правыми»[323]. В ходе этой кампании различным видам публичного «порицания», ссылкам и арестам подверглись многие представители интеллигенции и другие инакомыслящие, в том числе и из среды тех партийных кадров, которые несколькими годами ранее слишком уж увлеклись либеральными идеями реформаторов. После короткого периода колебаний маоистский Китай взял курс на отказ от десталинизации и установление неограниченной личной диктатуры «Великого кормчего» — процесс, который вскоре привел к кровавому хаосу «культурной революции». Ким Ир Сен, свободно владевший китайским языком и регулярно читавший китайскую прессу, очень внимательно следил за событиями по ту сторону реки Ялуцзян и едва ли мог не заметить перемены в китайской официальной позиции. С его точки зрения, происходившее в Пекине свидетельствовало о том, что в новых условиях китайские власти не будут настаивать на проведении в жизнь примиренческих, пролиберальных, почти «ревизионистских» решений сентябрьского пленума.

Весьма вероятно, что на ситуацию в КНДР существенное влияние оказала и критическая ситуация, которая сложилась в Кремле летом 1957 г. В начале июля группа умеренных сталинистов, возглавлявшаяся Маленковым, Ворошиловым и Кагановичем, на пленуме ЦК открыто выступила против антисталинистской линии Хрущёва и попыталась заменить его менее радикальным и более предсказуемым политиком. Прибегнув к сложным политическим интригам и бюрократическим маневрам, Хрущёв сумел обеспечить себе поддержку большинства ЦК КПСС и вышел из ситуации победителем. Несмотря на то, что цели советской и корейской оппозиции были едва ли не диаметрально противоположными, ситуация в московских коридорах власти напомнила Ким Ир Сену недавний августовский инцидент в Пхеньяне. С формальной точки зрения, оба кризиса действительно имели немало общего: в обоих случаях группа недовольных функционеров попыталась обеспечить себе поддержку большинства членов ЦК для того, чтобы добиться смещения партийного лидера и последующего радикального изменения политического курса (при этом стоит отметить, что умеренные сталинисты в Советском Союзе были гораздо ближе к успеху, чем умеренные антисталинисты в Корее). В июле и августе 1957 г. в северокорейской печати появлялись пространные статьи, посвященные кризису в СССР. Это было тем более странно, что обычно северокорейские газеты либо вовсе умалчивали о столкновениях в руководстве других социалистических стран и разногласиях между «братскими партиями», либо освещали эти конфликты как малозначительные[324]. Ким Ир Сен мог предполагать, что действия Хрущёва против советских «фракционеров» станут косвенным оправданием его собственных жестких мер против оппозиции[325]. Следует отметить, что кампания против фракционеров, до того проводившаяся без особой огласки, приобрела публичный характер всего через несколько недель после московского кризиса, в конце лета 1957 г.