Август, 1956 год. Кризис в Северной Корее

Как мы знаем, этого не произошло, и в итоге Третий съезд ТПК оказался еще одним шаблонным мероприятием. В соответствии с твердо установленным ритуалом, некогда заимствованным из советской практики, съезд начался пространным «докладом Центрального Комитета». Обычно с таким докладом выступал высший руководитель партии, и на третьем съезде ТПК в этой роли закономерно оказался Ким Ир Сен. Доклад был настолько велик по объему, что его полный текст в «Нодон синмун» занял семь газетных страниц полного формата. Ким Ир Сен начал с обзора международного и внутреннего положения КНДР, а затем перешел к рассмотрению партийных проблем. Значительная часть его доклада представляла собой пространный очерк истории ТПК. В частности, Ким Ир Сен подчеркнул особую роль парторганизаций Севера после 1945 г. (в противовес парторганизациям Юга, которые находились под контролем низверженных лидеров внутренней группировки), и высказал ряд стандартных обвинений в адрес Пак Хон-ёна и других бывших южнокорейских подпольщиков. Досталось в речи и жертвам иных репрессивных кампаний, в том числе и Хо Ка-и, бывшему лидеру советской группировки, который покончил с собой (или был убит) в 1953 г. Ким Ир Сен утверждал, что главным их прегрешением была «фракционность», то есть несогласие с «правильной» партийной линией, олицетворением которой, конечно же, являлся он сам и его сторонники. Официально Пак Хон-ён и другие южнокорейские коммунистические лидеры были приговорены к смерти как «американские шпионы». Однако показательно, что в докладе Ким Ир Сена на третьем съезде ТПК обвинения в «шпионаже» упоминались лишь мимоходом, тогда как главный акцент делался на «раскольнической деятельности» поверженных руководителей. Осторожность Ким Ир Сена могла быть вызвана тем, что среди его аудитории находились люди, некогда лично знавшие Пак Хон-ёна и его репрессированное окружение. Они могли скептически отнестись к обвинениям в шпионаже, тогда как обвинения во фракционализме звучали гораздо более правдоподобно (и, в общем-то, соответствовали истине).

В тех частях своего выступления, которые затрагивали наиболее опасные проблемы, связанные с набиравшей силу десталинизацией и реформаторским движением в странах социалистического лагеря, Ким Ир Сен воспользовался любопытными политико-риторическими приёмами. В особой степени это проявилось в том, как в докладе трактовался такой деликатный термин, как «культ личности». Ким Ир Сен употреблял этот термин в связи с поверженными соперниками, коммунистами Юга, которые якобы насаждали в партии «культ личности» своих вождей. Он пояснил, что если Северная Корея и знала «культ личности», то это был культ Пак Хон-ёна и его сторонников. Это замечание имело под собой некоторую основу, так как культ Пак Хон-ёна в конце 1940-х гг. действительно существовал в Коммунистической (позже — Трудовой) партии Южной Кореи. Насаждение культа личности вождя было обычной практикой любой коммунистической партии этого периода. Тем не менее культ Пак Хон-ёна (даже в ранние периоды истории ТПК) имел гораздо меньший масштаб, чем культ самого Ким Ир Сена, который в КНДР начал формироваться очень рано и быстро приобрел масштабы, исключительные даже по меркам тех лет. В целом же Ким Ир Сен старался не использовать этот взрывоопасный термин слишком часто и даже не упомянул о «культе личности», говоря о недавнем XX съезде КПСС. Другой популярный советский лозунг — «коллективное руководство» — вообще не встречался в пространном докладе Ким Ир Сена[112]. Примечательно и то обстоятельство, что на следующий день после произнесения Ким Ир Сеном его доклада передовая статья «Нодон синмун» упоминала «культ личности» исключительно в связи с осужденными южанами и, конечно же, только применительно к лидерам низвергнутой внутренней группировки. Однако в передовой статье все-таки был использован термин «коллективное руководство», которого Ким Ир Сен избежал в своем докладе[113].