Август, двенадцатого

От котлов, от огней, из ям, где свалены раненые, от пушечных запряжек, где сбиты в кучу кони, потрясая орлеными гранадерками, подымались российские войска, встречая фельдмаршала.

Арефьев орал дико, подпрыгивая на одной ноге, и утирал рукавом веселые слезы…

А за Одер по шатучим мосткам, плотно, глухо и молча отступала прусская гвардия.

Был слышен скорый топот ног, лязг скрещенных штыков, кашель, гортанные оклики, звяканье.

Ранен Зейдлиц, убит Путкамер, лошадь долго волочила тело Финка и под солдатскими телами окоченел генерал Пильзнер.

В деревне Этшер пробоины обрушенных стен, сорванные крыши. Король Фридрих спрыгнул с коня у темного одноэтажного дома.

В стеклах льется тихая луна. Король вошел в низкую дверь… Лечь, только лечь… Все кончено, русская орда смела его полки. Презренные татары в пудреных буклях, презренная татарская Елисавет… Боже, сил, конец… Пистолет… Но, Господи, я во власти Твоей… Нет, еще рано пистолет. Нет, не надо свечей. Он устал. Пусть унесут свечи.

Ваше величество, тут есть солома, но она сырая, пахнет гнилью.

Не надо соломы. Конец. Он ляжет на землю. Он накроется плащом с головой. Господи, я во власти Твоей.

Ваше величество, надобно стянуть сапоги, они совершенно иссохлись. А, сапоги, хорошо, сапоги…

Фридрих пошарил тощими пальцами вдоль ботфорта.

Путкамер убит, Пильзен убит, Финн убит, ранен бесстрашный Зейдлиц. Он потерял сегодня своих генералов, славу, знамена, полки…

– А, Притвиц, вот я потерял шпору. Ложись, Притвиц, молчи…

Его величество натянул на лицо черный плащ и покрыл голову треуголкой.

От дна шляпы знакомый запах табаку и пота: так пахнут его солдаты.

Его солдаты… Господи, я во власти Твоей.

На улице, у низкой двери, стал на часы громадный берлинский гренадер.

Гренадер опёр обе руки на дуло. На высокой тумпаковой каске заиграл лунный свет и перелились там чеканные знамена, башни и полукруглая лента латинских букв. «Semper talis»[1] и скрещенный вензель. «F.R.»[2]