Август. Первый император Рима

И однако, не сомнения были причиной беспокойства сенаторов, страх перед будущим одолевал их, он парализовывал их действия и заставлял принимать решения, которых хотелось избежать. Сенаторы наконец осознали, что большинство римских граждан на стороне Цезаря и они безоружны в окружении врагов. Они страстно желали, чтобы Марк Антоний оставался на их стороне. Когда этот лицемер, расточая улыбки и успокаивая присутствующих, предложил отозвать Секста Помпея из Испании, назначить его командующим всем римским флотом и выплатить большую компенсацию, довольные олигархи рады были поверить, будто это предвещает возвращение всех изгнанников, находившихся в ссылках, и восстановление их прежнего влияния. Когда Антоний посетовал, насколько беспомощен он оказался перед видимыми революционными настроениями небольшой постоянной армии, которую он сам набрал для успокоения общественных настроений, сенат с радостью предоставил ему охрану. Было что-то пугающее в том, как он принялся подбирать себе «охрану». Его «гвардия» состояла из шести тысяч человек, включая всех центурионов, которых он убедил к себе присоединиться, то есть, проще говоря, Антоний набирал людей для огромной армии в несколько сот тысяч. Испуганные тем, что они сделали, олигархи пошли на попятную. Это, говорили они, слишком… Он обещал распустить свою гвардию, как только окажется в безопасности… Когда такой момент настанет, оставалось неясным.

Формируя эту огромную военную силу, Антоний одновременно старался привлечь на свою сторону всех влиятельных людей, союз с которыми был бы ему полезен и на которых можно было подействовать страхом, убеждением или подкупом. Он ничего не боялся, так как владел бумагами Цезаря. Документы Цезаря мог изменить в любую желательную для него сторону — переписать, подменить и прочее — писарь Цезаря Фаберий, который и занимался документацией при Цезаре. Оппоненты Антония открыто заявляли, что он, владея этими документами, был волен обращаться с ними с наибольшей выгодой для себя. Другой задачей Антония стало накопление резервного финансового фонда на всякий случай. Ради этого он вернул царю Дейотару, отстраненному Цезарем во время гражданской войны от власти за помощь Помпею, его владения в Галатии в Сирии за огромную сумму, он также продавал привилегии богатым городам и провинциям, находящимся под властью Рима. Продажи этих привилегий не только пополняли казну Антония, но и склоняли их обладателей к цезарианскому курсу, поскольку эти гарантии, столь дорого им стоившие, в случае возврата власти олигархов были бы отозваны. В то время как Брут и Кассий со своими товарищами провозглашали лозунги политической философии, Антоний неустанно трудился, создавая костяк своей армии и финансового резерва; никакие лозунги не могли помешать ему осуществлять задуманное.

Подкупить Долабеллу было первой задачей, для которой он собирал новые фонды. Долабелла мог оказаться весьма неудобным; и, если бы он перешел на сторону врагов, он имел возможность придать им статус законности и конституционности, что не могло не сказаться на общественном мнении. Чтобы избежать этого, Антоний взялся выплатить долги Долабеллы — огромную сумму — и согласился на то, чтобы тот занял проконсульскую должность в Сирии. Долабелла, который одинаково равнодушно относился и к философским максимам, и к политическим принципам, охотно принял эти предложения и стал неопасным союзником.

Уже в начале этих действий Антония Бруту и Кассию стало очевидно, что им небезопасно оставаться в Риме, особенно теперь, когда большинство народа было не на их стороне. Старые воины-ветераны, последовательные и твердые сторонники Цезаря, хлынули в город, чтобы определить отношение властей к себе; и многие из них записывались на службу к Антонию. Начался исход влиятельных антицезарианцев из города. Это был настолько спонтанный процесс и столь неорганизованный, что многие руководители не знали, где находятся их сторонники и каковы их планы. Цицерон уехал из города в начале апреля, примерно через три недели после убийства Цезаря, в свое поместье в Кампании. Когда 10 апреля он проезжал Ланувий по пути на юг, то и не подозревал, что там находятся Брут и Кассий. Тяжелое чувство охватило противников Цезаря, над ними нависла угроза, и Цицерон стал их рупором, который перевел ощущения в слова. Он стал осознавать, что убийцы Цезаря, предполагаемого тирана, вместо того чтобы освободить Рим от всего, что его давило, не добились никакого результата, кроме разве того, что получили нового, еще более ужасного, чем Цезарь, тирана — Марка Антония. «Мы убили тирана, но не тиранию», — писал он в письме Аттику (XIV, 14). Ни он и ни кто другой не могли объяснить причину того паралича, который сковал их руки. У них была, как они думали, великая и славная цель — освобождение человечества от тирана. И вот надежды не оправдались. Никто не кричал об этом. Никто за них не боролся. Никто, кроме кучки богатых людей, не выказал теплых чувств к славному Бруту и великолепному Кассию. Ошеломляющий результат!