Августейший бунт. Дом Романовых накануне революции

Во внутреннюю политику при жизни мужа Мария Федоровна действительно не вмешивалась. И полностью ее разделяла. Но одно дело – решительный и твердый Александр III, а совсем другое – робкий и неуверенный Николай II. По утрам он приходит к матери и «совещается относительно всего предстоящего ему в этот день». Так, по крайней мере, уверяет Половцов[75]. «Государь остается ничем, – записывает в дневнике 5 марта 1895 года близкий ко двору граф Алексей Бобринский. – Сфинкс. Личность, которая ни в чем себя не проявляет». Говорят, что несколько раз он «перерывал доклад министра с просьбой подождать его немного, пока он пойдет советоваться с “матушкой”». В записях от 24 марта Бобринский еще более категоричен: «Мария Федоровна, которая была любима и симпатична всем, становится антипатичной, благодаря своему явному намерению вмешиваться в правление, и она будет ненавистной»[76]. Он не угадал. «Антипатичной» она будет только ему да Половцову, но они, по сути, одна семья: Бобринский женат на дочери Половцова. К тому же эти двое вообще мало кого из современников удостоили лестным эпитетом.

Вряд ли материнские советы выходили за рамки персоналий. Николай серьезно относился к кадровым назначениям. В его взглядах было много от славянофильства, а славянофилы считали чиновников главными врагами России. Как тогда говорили, «средостением» между царем и народом.

Николай понимал, что чиновники – по большей части – никуда не годятся. Вильгельм II, кузен Вилли, как-то дал ему совет. Я, сказал кайзер, когда назначаю министра, тут же пишу в секретном документе фамилию того, кто сможет его заменить. «Зачем он дает мне такие советы?» – чуть не плакал царь, которому и одну-то кандидатуру было не подобрать. Наверное, делал он вывод, «среди немцев больше людей, которые способны занимать руководящие должности»[77].

Найти выход из этого «славянофильско-русофобского» тупика Николай II не мог. Идея обратить внимание не только на бюрократию, но и на общественность, в первые лет десять даже не приходила ему в голову. К тому же он хотел видеть на министерских постах людей, которых знал лично. Это еще больше сужало круг претендентов. Естественно, в такой ситуации хоть с матушкой посоветоваться – и то хорошо.

Впрочем, влияние Марии Федоровны с каждым годом уменьшалось. Постепенно между сыном и матерью стали появляться разногласия. С 1899 года Николай II начал ограничивать автономию Финляндии и проводить там русификацию. Особое возмущение вызвала ликвидация самостоятельной финской армии, ведь теперь финны должны были служить в русской армии на общих основаниях.

Финны сопротивлялись. Кто-то пассивно, кто-то активно. Первые создали партию пассивного сопротивления, вторые, соответственно, активного. «Пассивисты» стремились действовать через Сенат, строго в рамках финляндской конституции 1809 года. «Активисты» предпочитали революционные методы. Скажем, в 1904-м убили генерал-губернатора Финляндии Бобрикова.

У Марии Федоровны, что называется, взыграл скандинавский патриотизм. Строго говоря, Финляндия не Скандинавия. Но финны – народ тихий, а в сопротивлении участвовали почти исключительно шведы.

Мария Федоровна пишет царю гневные письма. Сам по себе финляндский вопрос, конечно, второстепенный. Интересен набор аргументов. Первый. Твоя политика в Финляндии ведет к революции. Второй. Это, собственно, не твоя политика. Тебя обманывают, твоим именем прикрываются разные проходимцы вроде Бобрикова. Услышь правду, раскрой глаза.

Ровно то же самое будут говорить Николаю II накануне февраля 1917-го. Только вместо Финляндии будет Россия, а вместо Бобрикова – Распутин и Александра Федоровна.

И поведение Николая II в обоих случаях одинаковое. Сначала он оправдывается перед матерью, что-то ей обещает, но ничего не исполняет. Уверяет, что смута «не идет из народа, а наоборот – сверху». А в итоге: «Я несу страшную ответственность перед Богом и готов дать Ему отчет ежеминутно, но пока я жив, я буду поступать убежденно, как велит моя совесть. Я не говорю, что я прав, ибо всякий человек ошибается, но мой разум говорит мне, что я должен так вести дело». И вообще, лучше «предоставь руке Господа направлять мой тяжелый земной путь»[78].

Полное отсутствие логики – то ли совесть велит, то ли разум говорит. Неуверенность в собственной правоте и в то же время упрямство. Чувство обреченности и упование на промысел Божий. Точно такого же Николая II мы увидим в 1916 году. Но цитируемое письмо к матери он написал в 1902-м. Когда не было никакого Распутина. Когда не было никакого политического влияния Александры Федоровны. Просто Николай II всегда был таким. И чем сложнее ситуации, тем ярче проявлялись в нем эти черты. А «темные силы», «придворная камарилья», «закулисье» могли оказывать влияние только тогда, когда попадали в унисон с мыслями, а скорее даже – чувствами, самого царя.