Августейший бунт. Дом Романовых накануне революции

Со временем Мария Федоровна бросила попытки повлиять на невестку. Она просто изливала злобу не стесняясь, называла ее «гессенской мухой» и обвиняла во всех бедах: «Куда мы идем, куда мы идем? Это не Ники, не он, – он милый, честный, добрый, – это все она»[97].

А вот Александра Федоровна вела себя по отношению к свекрови вполне корректно. В письмах к мужу неизменно называла ее «дорогая матушка». Во время Первой мировой войны Николай II много времени проводил в Ставке, так что его переписка с женой занимает три пухлых тома. Они с Аликс перемыли косточки, пожалуй, всем, кому только можно. Но лишь однажды Александра Федоровна позволила заметить, что «дорогой матушке» надо бы сказать, чтобы она не позволяла в своем присутствии распускать слухи про свою невестку. Это единственный критический выпад.

Мария Федоровна нападает и горячится. Александра Федоровна всячески демонстрирует смирение. И уже не важно, кто прав, кто виноват – Николай, естественно, занимает сторону обиженной жены. А Мария Федоровна невольно становится центром притяжения всех недовольных. Она думает, что всего лишь борется с вредным влиянием нелюбимой невестки и ненавистного всем Распутина. На самом же деле – расшатывает трон горячо любимого, «милого, честного и доброго» сына.

Глава IV Дяди у трона

Если Александру III при вступлении на престол пришлось иметь дело с тремя дядями, то Николаю II – с Михаилом Николаевичем (братом его деда, о нем говорилось во второй главе), четырьмя родными дядями и одиннадцатью двоюродными.

Об их непростых взаимоотношениях, конфликтах и ссорах я расскажу в следующей главе. А сейчас просто дам краткую характеристику каждому из них, иначе мы рискуем совершенно запутаться.

Сразу хочу сделать одно замечание. О великих князьях мы можем судить прежде всего по воспоминаниям. А их писали люди, вовлеченные в великосветские интриги, а потому крайне субъективные. Про одного и того же человека часто встречаешь прямо противоположные отзывы. Я попытаюсь «дать слово» всем заинтересованным сторонам.

Четыре родных дяди Николая II, братья его отца – это Владимир, Алексей, Сергей и Павел.

Старший из них – Владимир Александрович. К началу XX века в обществе сложился определенный образ великого князя: молодой прожигатель жизни, бездельник, проводящий время в пирушках с друзьями и любовницами. «Боязнь скуки преследует кошмаром наших великих князей, и эта боязнь идет за ними из детства в юность и к зрелому возрасту становится обычной подругой их жизни»[98].

В молодые годы Владимир Александрович идеально соответствовал этому образу. О его похождениях ходили легенды. Петербургский градоначальник Трепов однажды приказал владельцу ресторана не пускать Владимира в отдельные кабинеты. Ресторатор от греха подальше вообще закрыл заведение. Все-таки лучше, чем отказывать – либо градоначальнику, либо великому князю.

«Владимир был вспыльчив и иногда переходил через край… но злобы у него не было»[99]. Своими выходками он больше всего напоминал барина времен крепостного права, этакого Троекурова из «Дубровского». Увидев у графа Шереметева дешевые часы, он выхватил их и разбил. Сенатора Половцова во время пьянки искупал в ванной прямо в сенаторском мундире. Но «злобы не было». По крайней мере, и Шереметев, и Половцов с тех пор подружились с великим князем и отзывались о нем восторженно. А возможно, просто не было гордых людей вроде Дубровского. Скажем, тот же Шереметев вспоминает, как среди ночи его срочно вызвали к Владимиру Александровичу. Он быстро надел егермейстерский мундир и помчался. Оказалось, великий князь «скучает», и ему хочется «поговорить о прошлом, о временах минувших»[100]. Шереметев вспоминает об этом с благоговением.

Впрочем, не все ему сходило с рук. Как-то раз в ресторане Владимир полез целоваться к любовнице французского актера Гитри. Актер в ответ поцеловал жену Владимира. Великий князь начал душить француза, завязалась драка. В ресторан прискакал сам петербургский градоначальник генерал Грессер, который и доложил о случившемся Александру III. Царь рассвирепел. Актера выслали, а Владимир Александрович с женой сами уехали в Париж переждать грозу.

Владимир Александрович был резок с окружающими, разговаривал громоподобным басом и «не терпел возражений, разве что наедине»[101]. Шереметев уверял, что гвардейцы «долго будут помнить доброту сердечную этого человека, охотно скрывавшего лучшие свои качества»[102]. Зачем великому князю понадобилось так тщательно скрывать свои лучшие качества – этого мы, к сожалению, не знаем.