Августейший бунт. Дом Романовых накануне революции

Отношения в семье были далеки от идеала. Показательно, как Дмитрий отреагировал на убийство Сергея Александровича. «Как ты думаешь, – спросил он сестру, – будем ли мы… счастливее?»[337] Не знаю, стал ли великий князь счастливее, но после гибели Сергея Александровича он большую часть времени проводит уже с семьей Николая II.

А вырвавшись на волю, Дмитрий Павлович превратился в молодого повесу – пьянки, рестораны, цыгане, – весь джентльменский набор молодого великого князя. Правда, он еще и спортсмен. И даже участник Стокгольмской олимпиады 1912 года, где занял девятое место в индивидуальном и пятое место в командном конкурсе.

Репутацию Дмитрия Павловича сильно портила дружба с молодым Феликсом Юсуповым, который был известен своими гомосексуальными наклонностями. Как, впрочем, и опекун Дмитрия дядя Серж. Естественно, подозрения падали и на самого Дмитрия Павловича, что, кстати, стало препятствием для его брака с дочерью Николая II Ольгой. Помолвку расстроил Распутин, публично обвинивший великого князя в гомосексуализме. Дмитрий Павлович найдет способ рассчитаться.

Надо сказать, неудачное сватовство не охладило отношений великого князя с царским семейством. Пожалуй, из всех великих князей Дмитрий – единственный, кто был по-человечески близок Николаю II. Царь закрывал глаза на все проделки своего кузена, который по возрасту годился ему в сыновья. Николая забавлял его невзыскательный казарменный юморок. Великий князь мог закончить письмо к императору следующим образом: «Твой всем сердцем и душою и телом, конечно, кроме жопы, преданный Дмитрий». Никто другой не смел себе такого позволить.

В начале войны Дмитрий Павлович немного послужил в действующей армии и даже вынес с поля боя раненого капрала, за что получил Георгиевский крест. После чего был откомандирован в Ставку под начало Николая Николаевича.

Узнав о решении царя принять верховное командование, Дмитрий Павлович с экстренным поездом помчался в Петроград. Как и Мария Федоровна с принцем Ольденбургским, он полагал, что «последствия могут быть неисчислимы, столь же роковые для династии, как и для России». Дмитрий придумал «комбинацию, которая может, в крайнем случае, все примирить»: Николай II становится верховным главнокомандующим, а Николай Николаевич остается при нем помощником[338].

Царь принял Дмитрия ласково, но из его затеи, разумеется, ничего не вышло. Великого князя не поддержал даже родной отец, который жаловался, что Николай II должен был осадить «комбинатора», «вместо того, чтобы позволять ему вмешиваться в дела, которых он совсем не понимает». Более того, через императрицу Павел Александрович просит отправить сына в действующую армию, удалив из Ставки, «где он живет только сплетнями и важничает»[339].

Как ни странно, Николая II поддержали главные интриганы – Михайловичи и Мария Павловна-младшая с сыновьями.

Казалось бы, записной либерал Николай Михайлович должен вместе со всей прогрессивной общественностью бороться против принятия командования царем. Но давняя, еще юношеская, неприязнь к Николаю Николаевичу оказалась сильнее. В дневнике Николай Михайлович поносит августейшего тезку на чем свет стоит: «бесцветен», «слабая душонка» «при отсутствии мозговых тканей для вдохновения»; при нем «ни одного даровитого советника», одни «случайные карьеристы, любители наград и отличий»[340]. А в письмах к Марии Федоровне он еще и «капает», что в Киеве черногорки плетут интриги и сознательно подогревают популярность Николаши. Так что решение царя предводитель клана Михайловичей полностью одобрил.

Александр Михайлович тоже не жаловал Николая Николаевича и не сомневался в необходимости его отставки. Правда, поначалу он, как сообщает Александра Федоровна мужу, «очень волновался и был против того, чтобы ты принимал командование», но вскоре передумал и «смотрит на вещи другими глазами»[341]. Находящиеся при Ставке Сергей Михайлович и Георгий Михайлович тоже с императором не спорили.

12 августа министр иностранных дел Сазонов рассказал о планируемых перестановках в командовании двум сыновьям великого князя Владимира Александровича – Борису и Андрею. Оба согласились с мнением Николая II. «Вся Россия, я думаю, будет приветствовать решение своего царя, – записал в дневнике Андрей, – и скажут с гордостью, что сам царь стал на защиту своей страны». Борис тоже «высказался категорично», что решение «будет встречено с большим энтузиазмом»[342].