Августин стал епископом Гиппона в сорок два года. Он по–прежнему твердо считал, что монастырский образ жизни важен для деятельности духовных пастырей. Поэтому он продолжал свои упражнения в смирении и после того, как стал главой местной Церкви. Итак, он учредил монастырь — это была его третья и последняя остановка на пути из Кассициака через Тагасту в Гиппон, — и этот монастырь рядом с его епископским домом стал самым значительным сообществом священников в Гиппоне. Августин призывал всех священников идти в монастыри и сам назначал епископов на большие территории, выбирая их из своего монастырского сообщества. Августин вообще не посвящал в сан священника тех, кто не имел опыта монастырской жизни. Такова была его новая концепция: не бегство от мира, но служение Церкви. С помощью монастыря в Гиппоне Августин реформировал и определил роль священника в Африканской церкви.
В монастыре Августина при епископской усадьбе подавали только вегетарианскую пищу и царил запрет на посещение женщин. Члены этого сообщества читали книги, изучали и обсуждали их. Многие гости приезжали издалека и встречались друг с другом за столом Августина. Строгое предупреждение запрещало сплетничать об отсутствующих. В 397 году умер епископ Амвросий. С этого времени только кроткий Павлин Ноланский — друг и ученик поэта Авзония — и ученый Иероним в Вифлееме остались по своему положению в Церкви равными Августину.
В Гиппоне Регии Августин обходился вегетарианской пищей, но в поездках охотно ел и мясную (О граде Бож. XXI. 4). Он с пониманием относился к тем, кто любит вино (Проп. 17, 3; 151, 4), и следил за тем, чтобы не возлагать на своих священников или верующих непосильную для них ношу. Бог не ограничил число спасенных только теми, кто выдержит до конца. Он выбирал и тех, чья жизнь не могла служить образцом нравственности, говорит Августин (О даре упор. 8, 19). Епископ знал своих слушателей, и в сердце его находилось место для обычных слабостей. Но к тем, кто крал у ближнего последнее или занимался ростовщичеством, он был безжалостен (Толков на Пс. 127, 11; Проп. 88, 25).
С апреля 391 года, после короткой передышки, которую можно назвать его Гефсиманом, Августин жил в Гиппоне. Он попросил Валерия освободить его на несколько месяцев, чтобы, перед тем как начать службу пресвитера, он смог по–новому прочитать Священное Писание. Это описано в Письме 21. Последний раз в жизни у Августина было время только для себя. Изучение Писания было для него особенно важно перед открытым разрывом с манихеями. Вообще Книгу Псалмов Августин прочитал еще в Кассициаке, но для систематического изучения Писания у него пока что не было времени. Единственная работа по толкованию писания, известная нам до той передышки, — это трактат «О Книге бытия против манихеев» (389), в котором Августин применяет к Ветхому Завету аллегорический метод, дабы убедить манихеев в том, что они неверно прочитали тексты о творении.
В это время, отвечая на вопрос своего друга юности Гонората, Августин пишет сочинение «О пользе веры» (391). Он рекомендует Гонорату принять католическую веру и пытается заронить в нем недоверие к манихеям, с которыми Гонорат был тесно связан. В типичной для него манере Августин ссылается на свое окружение и ждет, или даже требует, чтобы другие шли по его стопам (О пользе веры, 20). Это сочинение защищает ценность веры по сравнению с разумом. Ведь манихеи отрицали веру как путь к религиозному знаюно. Августин понял, что разум не всесилен, и это прямо вытекало из открытой им ущербности манихейства. Каждый раз, подчеркивая роль веры за счет роли разума, он наносит удар по своим прежним единомышленникам.
Независимо от области, в которой ищут истину, человек должен найти учителя. В духовных делах это еще важнее, чем в делах мирских, ибо на духовном пространстве истина еще более непостижима, говорит Августин. Если человек хочет понять сочинение, он обращается к знающим людям. Так насколько же необходимее найти знающего человека тому, кто хочет понять Священное Писание! Тот, кто ищет истину, должен быть особенно внимателен к самым разным толкованиям. Если какую–то религию исповедует почти все человечество, значит, с нее и надо начинать. По крайней мере, если мы ошибемся, мы ошибемся вместе со всеми, говорит Августин.