Августин. Беспокойное сердце

Исходная точка отношений между Августином и Амвросием была не слишком благоприятной. Августин был назначен на свою должность противником Амвросия Симмахом и возвысился из манихейской среды в Риме. У Амвросия были причины для сдержанности. Отношения между Амвросием и Моникой сначала тоже сложились не совсем удачно. Моника привезла с собой африканский обычай приносить на кладбище угощение, чтобы утешить и мертвых, и живых. Епископ усмотрел в этих угощениях продолжение языческих «паренталий» — поминальных празднеств, которые были запрещены (ср. Письма, 29,10). Кроме того, Моника, опять же по африканскому обычаю, хотела праздновать субботу. Амвросий посоветовал ей придерживаться местных обычаев. Ничего удивительного, что он обратил внимание на странную мать и ее сына (Исп. VI, 2).

Августин не нашел в Амвросии–ораторе никаких слабостей и понимал, что сам он, по сравнению с ним, всего лишь деревенский умник. Он открыл в Амвросии образ человека, который мог бы служить ему примером. Амвросий знал языческих философов так же хорошо, как Ветхий и Новый Завет. Все, к чему он прикасался, превращалось в аргументы в пользу Церковных истин. Он сделал потустороннее божественным и толковал аллегории Ветхого Завета так же, как стоики толковали Гомера. Разумеется, Амвросий не первый читал Ветхий Завет таким образом, но он был первый, кого Августин слушал с большим вниманием и у кого учился мастерству. Толкования на рассказ о сотворении мира в XIII книге «Исповеди» показывают, насколько далеко такие рассуждения могли простираться. Августин в полную силу использовал новые возможности: евреи пили воду из духовной скалы, которая сопровождала их в пустыне, и скала эта — Христос. Два сына Адама несли ответственность и перед Старым и перед Новым заветом (О пользе веры, 8) и т. д.

Амвросий научил Августина по–новому читать тексты. Отношение между буквой и духом соответствовало отношению между буквальным и аллегорическим прочтением. Не зря апостол Павел учил Церковь, что «буква убивает, а дух животворит» (2 Кор. 3, 6). Именно в аллегории проявляется духовный смысл текстов. Августин хотел проникнуть во внутренние сады текстов. Хотел научиться читать их «по духовному» — spiritualiter. Иллюзии гордости принадлежат внешнему миру, но истины смирения принадлежат миру внутреннему.

Амвросий читал про себя, беззвучно! Августин впервые столкнулся с этим на практике. Он сам, как и все известные ему люди, читал вслух, даже когда находился в одиночестве. Способ чтения Амвросия убедил Августина, что, строго говоря, звук — это лишняя материальность и что ощущаемый звук есть только инструмент духовного (Исп. V 3). По–видимому, Августин первый в западной философии развил теорию чтения, собственно того, что происходит, когда мы читаем книгу. Внутренний язык важнее внешнего. Августин понимал, что, читая про себя (in silentio), Амвросий сердцем ищет смысл текста. Чтение книг для души то же самое, что пища для тела. Бог позволяет одинокому читателю найти Себя, тогда как от восторженных масс Он скрывается. Чтение про себя пленило учителя риторики. Августину хотелось уйти от шума и пустой болтовни в свете рампы, хотелось вновь обрести себя в медитативной концентрации.

ВIV веке картинки в тексте все еще оставались подпоркой для памяти. Лишь в раннем средневековье, когда латынь стала чужим языком, иллюстрации стали обретать свой непосредственный смысл. Во времена же Августина исписанные страницы представляли собой лист, заполненный буквами без промежутков между словами. Поэтому читать их, не напрягая память, было невозможно. Тайна, открывшаяся Августину в способе чтения Амвросия, позднее была им рассмотрена в очень содержательном небольшом сочинении «Об учителе». Усвоенная Августином христианская культура чтения отодвинула в сторону все остальные формы связи с божественным: сны, предсказания звезд, оракулов, магию и риторику. Книга стала главной дверью, ведущей из внешнего мира во внутренний. Сочинения самого Августина оставались центром тяжести этой культуры чтения на протяжении более тысячи лет. В церковном искусстве он почти всегда изображается либо читающим, либо пишущим и всегда с одной или несколькими книгами в качестве атрибутов.

У манихеев Августин впервые встретился с ученой, а потом и народной версией веры этой общины. И был разочарован. В христианстве он нашел народную веру Моники и вот теперь, у Амвросия, нашел ее ученую версию. Он был изумлен. Имматериализм Амвросия был особенно важен для Августина, который раньше, у манихеев, воспринимал свет, как материю, и Бога, как нечто, обладающее плотью (Исп. IV, 16; VI, 3). Платоновско–христианский спиритуализм, с которым Августин познакомился в Милане, открыл перед ним новый мир (Исп. Ill, 7; VI, 4:0 блаж. жизни, 4) Амвросий предполагал имматериальность божественного точно так же, как неоплатоники. Моника же повторяла слова Амвросия и шаг за шагом подталкивала Августина к вере его детства (Исп. 1,11).