Августовские молнии

Хуан играл в карамболь с Толстяком Артахо, тот проигрывал. Когда мы вошли, они отложили в сторону кии и приняли озабоченный вид.

— Мы вынуждены просить тебя о большом одолжении, Лупе, — сказал мне Артахо.

Я не понял, о чем речь, и попросил их выразиться яснее.

— Скажи ты. — Толстяк подтолкнул Вальдивию, но тот возразил: «Нет, ты», — и так они препирались некоторое время.

— Речь идет о твоей вражде с Пересом Г., — выдавил наконец из себя Вальдивия.

— Опять двадцать пять, — сказал я, ибо уже знал, о чем пойдет речь. Он, Вальдивия, стал меня убеждать, привлекая множество аргументов, что для укрепления позиций партии нам нужна поддержка временного президента и поэтому я обязательно должен пойти с Пересом Г. на мировую. Да лучше умереть, чем помириться с этим мошенником! Так я и сказал. Я никому не сообщил, что история с часами разрешилась самым неожиданным образом и что эти часы лежат у меня в кармане. Сказал только, что Эулалио Перес Г. — мошенник, потому что так оно и было.

— Сделай это во имя Революции, — стал уговаривать меня Толстяк Артахо и добавил тоном пророка: — Да не убоимся врагов наших.

Я обратился к Герману Тренсе за поддержкой, но он разделял мнение остальных.

— Было бы просто преступно подвергать нас опасностям из-за нежелания сделать хоть малейшее усилие.

Мне стали говорить, как хороши наши дела, как прочны позиции и т. д., и т. п., — одним словом, выказали такую настойчивость, что я вынужден был уступить.

— Отправляйся к нему и уладь это дело, — попросил меня Артахо. У Переса Г. был дом в Куэрнаваке, где он проводил субботу и воскресенье. — Он, должно быть, здесь уже с обеда.

Тогда я согласился: ладно, так и быть, я помирюсь с Эулалио, по как это сделать? Что я должен сказать?

Этот вопрос мы обсуждали до двух часов ночи. К тому времени уже прибыли Хамелеон, Анастасио и Каналехо. Хамелеон был специалистом по извинениям.

— Прикинься, что ты все перепутал. Скажи, что принял его за депутата Медронио, который должен был тебе кое-что (что — не объясняй), и что потом ты узнал, почему Медронио ушел с кладбища такой довольный. Тебе, мол, показался знакомым голос, и ты подумал, что, пожалуй, это он, Медронио, и есть, и решил спуску ему не давать, скажи, что ты совершенно убит и все прочее.

Подобное объяснение представилось мне не таким уж плохим — по крайней мере оно не задевало моей чести, да и чести Переса Г. тоже. Я пообещал до двенадцати помириться с временным президентом.

Потом мы обсуждали, что будет каждый из нас говорить и делать на следующий день и нашу политическую программу, а именно проведение кампании по диффамации социалистических партий. Выработанный Германом, Анастасио и мною план относительно Максимилиано Сопеды, Сельской партии и кандидатуры Чичаро Эрнандеса был одобрен единогласно. На этом нас застал рассвет.

Я прилег отдохнуть, но не тут-то было. Только у меня стали смежаться веки, начали шуметь саперы, которые не знаю уж что чинили.

В девять я встал, принял ванну, надел элегантный «палмбич», сунул под мышку «смит-и-вессон» и спустился к завтраку.

К этому времени розы были уже выкорчеваны и площадка разровнена, а дым целой дюжины барбакоа [7]заползал в дом, так что трудно было дышать.

Я заглянул на кухню, где жена Вальдивии Кларита с помощью десятка служанок готовила угощение на двести пятьдесят приглашенных. Пылинки молотого перца и чад вызвали у меня приступ неудержимого кашля. Когда я немного отдышался, Кларита — она всегда была образцовой, гостеприимной хозяйкой — приветливо встретила меня и провела к столу, за которым Аугусто Корона, Хамелеон, уплетал жареный зельц под зеленым соусом, пока денщик наводил глянец на его сапоги. Кларита убрала со стула тушку молочного поросенка и пригласила меня сесть. Я попросил ее приготовить мне чашку шоколада.

— Тебя не удивляет, что Питторелли до сих пор не приехал в Куэрнаваку? — осведомился Хамелеон. Предполагалось, что мы должны встретиться с ним и выработать единый план, так как Питторелли был главой другой «вальдивистской» группировки. — Он говорил мне, что остановится в отеле «Красивый вид».

То была вторая странность, на которую нам следовало обратить внимание.

После завтрака мы вышли прогуляться в сад возле дома и наткнулись там на Хуана Вальдивию в гуайябере [8], заучивавшего свою речь.

— «Настал час, когда родина…», — произносил он торжественно, простирая вперед руку. Мы оставили Вальдивию наедине с его риторикой.

В бассейне в купальном костюме сидел Анастасио, единственный среди нас спортсмен, и рядом златоуст Орасио Флорес, только что прибывший из Мехико.

— На дороге войска, — сообщил он.

Мозг мне молнией пронзило воспоминание о несчастном генерале Серрано [9], который всего два года назад был расстрелян на той же самой дороге, именно тогда, когда полагал, что пост президента Республики уже у него в руках.

— Ну что ж, это естественно, — рассудил Каналехо, присоединяясь к нам, — как-то же они должны охранять такую уйму важных персон, собирающихся на банкет.