Августовские молнии

Я отвечал, что всегда, если только то, о чем он меня попросит, не противоречит моим принципам порядочного человека и не нанесет мне урона как представителю революционной армии и мексиканскому гражданину.

— Сенон Уртадо не внушает мне ни малейшего доверия, подозреваю, что он в сговоре с кристерос[5].

Дивизионный генерал Сенон Уртадо командовал войсками военного округа Виейра, и ему нельзя было доверять, но он не мог быть в сговоре с кристерос, потому что в Виейре кристерос не было. Видаль Санчес тем временем продолжал:

— Хотел бы ты занять его пост?

Я отвечал утвердительно.

— Я улажу с Мелитоном вопрос о твоем назначении.

Мелитон Ангиано — это другая марионетка, военный и морской министр.

Итак, в этот день я покинул дворец Чапультепек, получив высокое назначение, которое не соответствовало ни моему чину, ни, как обнаружилось позже, моим силам. Вскоре после того я узнал, что мои старинные друзья и нынешние враги, которые занимали командные посты в армии, то есть Герман Тренса, Артахо, Каналехо и Хамелеон, были смещены или переброшены в другой конец страны: Артахо — в Чиапас, где не было войск, Тренса — в Кинтана Роо, где и людей-то не было, Каналехо — в Пypyâндиpo, где у него не было ни одной знакомой души, а Хамелеон — в Почутлу, жители которой стреляли в кого попало. На своих постах остались лишь Анастасио и Хуан Вальдивия. А что такое депутат и министр внутренних дел без армии?

Вот чего они добились, поздравляя кого не следует за «терпеливый труд» и все прочее.

Через неделю я прибыл в Виейру. Одновременно туда поступил приказ о производстве меня в бригадные генералы и назначении на пост командующего военным округом Виейра, за что я заплатил непримиримой и вечной враждой с Сеноном Уртадо, а это создало мне в дальнейшем множество трудностей.

Причина этих трудностей заключалась в том, что, вопреки принятому в подобных случаях переводу смещенного военачальника как можно дальше от театра его предыдущих действий, Сенона оставили под моим началом и «порекомендовали» назначить его начальником штаба округа. От этого назначения я плакал потом кровавыми слезами.

В течение трех первых месяцев своей деятельности (я полагал, что она продлится лишь пять месяцев, ибо знал: как только Перес. Г. вступит в должность, он разделается со мной самым унизительным способом) я командовал вовсю: приказал покрасить казармы двадцать шестого батальона, сместил майора Бермудеса за различные махинации и выгнал солдатских жен, которые превратили казармы в настоящее торжище. Затем произошел так называемый «Случай Перейры», из-за которого в «Эль Соль де Виейра» меня окрестили «кровавым» и который я должен рассказать здесь, чтобы можно было судить, имелись ли у меня основания действовать так, как я действовал.

Началось все с телеграммы Мелитона Ангиано, в которой говорилось: «Есть сведения о печатании в Виейре католического пропагандистского материала. Свяжитесь с министерством охраны общественного порядка, примите соответствующие меры». Действительно, тщательное расследование, проведенное начальником секретной полиции Рамоном Гутьерресом, показало, что католики печатали свои материалы в государственных типографиях и хранили их в подвале бакалейной лавки под названием «Ворота Виго», принадлежавшей испанцу дону Агустину Перейре. При помощи роты пехотинцев мы произвели ряд арестов в типографии; оставив задержанных под надежной охраной, я вместе с доном Рамоном и денщиком направился в автомобиле к «Воротам Виго», оцепленным другой ротой пехотинцев. Когда мы прибыли, ко мне подошел капитан Сарасуа и сказал, что владелец лавки не пустил их в погреб подтем предлогом, что у капитана не было ордера на обыск. Действительно, мы забыли взять его у судьи.

— Скажите хозяину, что здесь находится командующий военным округом. И что нам необходимо произвести обыск у него в подвале.

Сарасуа отправился выполнять мои приказания и вскоре вернулся с сообщением, что дон Агустин Перейра высказался пренебрежительно о моем высоком чине. Несколько раздраженный — признаю это, — я вылез из автомобиля и вошел в лавку.

— Повторите мне то, что вы сказали капитану, если вы такой храбрый. — Так я велел.

Дон Агустин Перейра брызгал слюной от бешенства. Вместо того чтобы повторить свои слова, он схватил колбасу и швырнул ее мне в лицо. Капитан Сарасуа взялся за револьвер — мало ли чего можно было ожидать, — я нет. Я лишь пригрозил обезумевшему испанцу, а он, вместо того чтобы мне повиноваться, пихнул огромный стеклянный кувшин с маринованным перцем, стоявший на прилавке, кувшин покатился, разбился об пол и обдал своим содержимым дона Рамона, капитана и меня. Мои солдаты тотчас схватили лавочника. Он зашел чересчур далеко. Я приказал предать его военно-полевому суду и расстрелять. Приказ был выполнен в точности.