Августовские пушки

Когда подобное донесение было получено от хладнокровного Хейга, Френчу и его штабу ничего другого не оставалось, как предположить, что I корпус находился в чрезвычайной опасности. Мюррей, присоединившийся к главному штабу в Сен-Кантене, потерял от шока сознание. Когда адъютант принёс телеграмму Хейга, начальник штаба, сидя за столом, изучал карту, а уже через секунду другой офицер обнаружил, что голова Мюррея лежит на столе – он был в обмороке. Сэр Джон был поражён не меньше. Его неуравновешенный темперамент, чувствительный к настроениям других, долго находился под влиянием этого сдержанного и образцового офицера, который командовал I корпусом. В 1899 году Хейг одолжил Френчу 2000 фунтов стерлингов, чтобы тот расплатился с кредиторами, иначе ему пришлось бы распроститься с армией. Теперь, когда Хейг просил помощи, Френч немедленно усмотрел в этом обход или ещё хуже – прорыв противника между I и II корпусами. Предполагая худшее, главный штаб отдал приказ, изменивший направление отступления корпуса Хейга на следующий день с юго-восточного на южное. В результате этого корпус двинулся по другому берегу Уазы, непосредственный контакт с корпусом Смит-Дорриена был утерян и восстановлен только лишь через семь дней.

Преувеличенная и поспешная оценка Хейгом стычки у Ландреси не только вызвала разделение английских сил, но и имела куда большие последствия. Она усугубила тревогу впечатлительного командующего до такой степени, что он ещё более укрепился в намерении вытащить английские войска из тяжёлой ситуации, сделав себя ещё уязвимее для последующего удара. В тот момент, когда суматошная ночь 25 августа уступала место бледному рассвету, командующий испытал новый шок. Смит-Дорриен прислал сообщение: противник слишком близко подошёл ко II корпусу, ему придётся остановиться и принять бой у Ле-Като. Поражённый главный штаб уже считал его погибшим.

А случилось вот что. Генерал Алленби, командир кавалерийской дивизии, находившейся на фланге Смит-Дорриена, ночью обнаружил, что холмы и высоты, которые он на следующий день должен был занять для прикрытия отступления, уже захвачены противником. Не имея возможности связаться со штабом БЭК, он в 2 часа ночи прибыл к Смит-Дорриену обсудить обстановку. Алленби доложил, что враг изготовился к нападению и наверняка атакует на рассвете. Если II корпус не уйдёт «немедленно и под покровом темноты не оторвётся», то он будет вынужден вместо марша принять бой. Смит-Дорриен собрал дивизионных командиров, сообщивших, что некоторые подразделения ещё подходят, отставшие солдаты разыскивают свои части, все сильно измотаны, и до утра из-за усталости идти не в состоянии. Они добавили также, что дороги забиты обозами и беженцами, а в некоторых местах сильно размыты ливнем. В маленькой комнате воцарилось молчание. Выступить немедленно возможности не было, а остаться на месте и ввязаться в бой означало неподчинение приказу. Поскольку телефонной связи с главным штабом не было, командиру корпуса нужно было принимать решение самому. Повернувшись к Алленби, Смит-Дорриен спросил, будет ли тот подчиняться его приказам. Алленби ответил утвердительно.

«Решено, господа, мы будем драться», – объявил Смит-Дорриен, добавив, что попросит генерала Сноу, командира только что прибывшей 4‑й дивизии, поступить под его командование. Донесение с изложением принятого решения было отправлено на автомашине в главный штаб, где в 5 часов утра вызвало ужас и оцепенение.

Генри Уилсон, такой же импульсивный, как и Мессими, до того бурлившего энергией, кинулся в другую крайность – пораженчество. Когда наступательный план, составителем которого он был с английской стороны, рухнул, он рухнул вместе с ним. По крайней мере, временно, что весьма сказалось на начальнике штаба БЭК, находившемся под его значительным влиянием. Несмотря на то, что Уилсон, человек вообще-то оптимистичный и остроумный, не мог долго оставаться в угнетённом настроении и был единственным, кто поддерживал дух штаба в последующие дни, теперь он был убеждён в грядущей беде, в которой, возможно, чувствовал себя виновным.

Немедленно был отправлен посыльный на мотоцикле, чтобы вызвать Смит-Дорриена к ближайшему телефону. «Если вы останетесь на месте и будете сражаться, то повторится новый Седан», – заявил ему Уилсон. Находясь в двадцати шести милях от опасности, он пытался убедить Смит-Дорриена, что она не может быть особенно велика, поскольку «немцы, дерущиеся с Хейгом, не могут драться с вами». Смит-Дорриен ещё раз терпеливо объяснил обстановку и добавил, что в любом случае уже невозможно оторваться от противника, так как бой уже начался и он слышит орудийную стрельбу. «Желаю тогда удачи, – ответил Уилсон. – За три дня я впервые слышу жизнерадостный голос, и этот голос – ваш».